Стезя. Жизненные перипетии - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Тригорин cтр.№ 24

– Николас, вставай сегодня Рождество. Его принято встречать за праздничным столом, – пожилой мужчина, склонившись над кроватью, внимательно посмотрел на человека, который закрывшись одеялом, лежал, согнувшись калачиком. Ещё раз, похлопав больного по плечу, он настойчиво повторил, – вставай, хватит отлёживать бока.

Под одеялом кто-то зашевелился и, через минуту, показалось измождённое, заросшее щетиной лицо. С трудом открыв веки, он воспалённым взором тускло, словно из подземелья посмотрел на старика. Он не мог сообразить, что происходит вокруг. Старик, отбросив одеяло, настойчиво повторил:

– Давай, Николас, я помогу тебе.

Повернувшись, он негромко позвал:

– Демис, иди сюда, помоги.

Мужчина с густой окладистой бородой подошёл и взялся за другую руку больного. Общими усилиями они подняли его.

– Вот так, Николас, держись за меня и Демиса. Набросим одеяло на плечи и присаживайся здесь, у стены. Тебе удобно будет.

Посадив больного за стол, мужчины сели рядом. Старик взял бутылку и налил вино:

– Молодое, но крепкое. Выпей, Николас, тебе станет легче. Здесь никто долго не задерживается. Посмотри вокруг – разве это больница? В Бастилии намного комфортней и приятней умирать, чем здесь. Казематы.

Действительно, лечебница напоминала скорее тюрьму. Серые безликие стены. Высокие сводчатые потолки. Узкие продолговатые окна, через которые с трудом пробивался тусклый сумеречный свет. Мысли о самоубийстве, а не о выздоровлении должны были посещать больного в этих мрачных чертогах.

Зубов с трудом дышал. То и дело в глазах у него темнело, и он проваливался назад, куда-то в бездну и летел, ощущая, что разобьётся вдребезги. Проходила минута другая, и реальность медленно появлялась перед глазами, словно картины из других миров. Фактически это была агония. Демис взял стакан и подал Зубову:

– На, Николас, выпей, сегодня Рождество. Будь счастлив!

Николай Владимирович дрожащей рукой взял стакан и поднёс к губам. С трудом, мелкими глотками выпил вино. Оно действительно оказалось крепким. В груди потеплело, и жар по жилам побежал по организму. Озноб прошёл, и он более отчётливо стал различать окружающих.

– А-а! Что я говорил, – весело загудел Франсуа. – Вино – лечит душу.

Старик, откинувшись на спинку стула, на мгновение задумался. Затем, улыбнувшись, заговорил:

– Не помню в каком году, но было это в Живерни. Осень была прекрасная. В такую погоду хочется бросить всё и выйти за город, пройтись по полям. Урожай убран, сено смётано в стога. Тихо вокруг, лишь изредка в небе услышишь печальную песнь расставания. Это журавли летят, прощаясь с летом. В тот день мы пришли на поле затемно. Было прохладно и, поёживаясь от холода, мы спрятались под навес. Клод уже несколько дней кряду работал на том месте. Но работал мало. Полчаса на заре и жди заката. Чтобы не болтаться взад-вперёд, он решил остаться там до вечера. Посидели мы с ним с часик, он и говорит. Поезжай, мол, Франсуа в город и привези жареного поросёнка, вина и разных припасов. Праздник устроим сегодня. И холсты захвати. Ну, я поехал, а он остался один. Считай весь день просидел там, в лугах. Холсты-то я сразу нашёл, и вина с прочей провизии набрал, а с поросёнком конфуз вышел. Нигде нет жареного. Пришлось ждать – пока приготовят в одной таверне. Когда приехал назад, Клод всё ещё сидел и смотрел вдаль. До сих пор не пойму: то ли любовался, нет, скорее всего – изучал. Хотя, он художник, а красота для него – главное.

– Ну и что? Съели вы поросёнка? – спросил Демис.

– Съели. Клод, да и я порядком проголодались. «Знаешь, пока ты ездил в город, я нагулял зверский аппетит, – задумчиво заговорил он. – Жареное мясо, вино пробуждают дремлющие чувства – инстинкты. Организм, очнувшись от цивилизованной спячки, хоть на миг возвращается в детство, детство нашего вида, когда восприятие окружающего было свежо и непосредственно. Ведь доисторический человек фактически не ел растительной пищи, а питался исключительно мясом. А мясо – это протеины, энергия, которая задаёт совершенно другие ритмы. Мне как раз не хватает сейчас такого взгляда на мир».

– Так мы просидели до вечера. И лишь солнце склонилось к горизонту, как он сразу же взялся за кисть.

– А что он рисовал?

– Стога. Стога на закате.

– А холсты, зачем ты взял?

– Так ведь он ещё утром порвал и выбросил уже готовые картины. Кстати, эти холсты мы постелили на траву вместо скатерти. После ужина я их взял себе.

– А Клод не возражал?

– Нет. Он вообще не думал о них. Его интересовали эти стога и освещение, а холсты эти я потом продал за бесценок.

– И кто их у тебя купил?

– Да нашлись покупатели. Позже, они имели бешеную популярность.

– Почему? За то, что он их изорвал?

– Нет, он не порвал их. Просто немного скомкал в приступе ярости. С ним такое иногда бывало. Самое главное это жир поросёнка и соус, пролитый на картину.

– Причём тут это, я не пойму?

– Так ведь знаменитый художник ел на них жареного поросёнка. Не каждый коллекционер может похвастаться таким раритетом. Это уникальное полотно. Сам я, к сожалению, узнал об этом слишком поздно. Есть много людей, которые занимаются этим, вот они-то прекрасно знают, как заинтересовать богатого покупателя. А я дурак-простофиля, только и знал, что рассказывать, как мы вкусно поужинали.

Зубов слушал старика. Художник, поросёнок, холсты – всё спуталось у него в голове. Он никак не мог до конца понять рассказ Франсуа. Приступы удушья, головокружение постоянно уносили его в тёмную бездну, из которой он с трудом возвращался назад. Но ему было приятно сидеть с этими простыми добрыми людьми и слушать рассказ про удивительного художника. Вдруг он качнулся и, откинувшись назад, раскрыл рот. Ему не хватало воздуха, он задыхался. Прошло мгновение и, в последний раз глотнув безмолвным ртом, он замер, прислонившись к стене. Лишь мимолётный образ мелькнул в помутневшем сознании, высветив счастливый миг, когда он впервые встретился с ней. Зимний морозный день. Яркое солнце. Скип полозьев на снегу, храп и запах сытых игривых лошадей. С нетерпением взобравшись на крыльцо, он вошёл в дом; в комнате справа слышались голоса. Приоткрыв дверь, он увидел её.

Франсуа пристально посмотрев на него, тихо произнёс:

– Он умер. Скоро и мы уйдём туда.

Демис, вопросительно глянув на старика, спросил:

– Надо его положить на кровать.

Задумавшись, старик негромко ответил:

– Пусть посидит с нами. Скоро он уляжется навсегда.

А где-то вверху, недоступная слуху, зазвучала песня: «Здесь под небом чужим, Я как гость нежеланный…»

В кабинете сидели две женщины и оживлённо беседовали между собой. Дама в строгом тёмно-вишнёвом костюме, с пышной копной волос, выкрашенных в насыщенный баклажанный цвет, сидела в кресле за столом и вежливо слушала свою собеседницу. Полная дородная особа, одетая в изысканное платье, и красные экстравагантные туфли, что-то эмоционально доказывала ей. Кольца на руках, усыпанные драгоценными камнями и брильянтовые серьги, свисавшие с мочек её ушей, отливали всеми цветами радуги, притягивая, как магнитом, взгляд серьёзной женщины за столом. Вскоре особа закончила, и дама в строгом костюме уверенно заговорила: