– Замолчите! – взвизгнула Дина.
Левин поднес вазу к свету, понюхал.
– Похоже, все-таки кровь, – вздохнул он.
– Замолчите…
– Скажите, вот этот скол на краю и трещина вдоль рисунка были?
– Нет! Это была абсолютно новая ваза!
– Та-ак… Дело пахнет криминалом.
– Может, вызвать милицию? – всхлипнув, спросила Дина.
На кухню приплелся Пантагрюэль. Он поднял морду, понюхал воздух и вяло махнул хвостом.
– И что мы скажем милиции? – усмехнулся Левин. – Что пропал букет ирисов, а вода в вазе стала красной?
– Мы скажем, что нас пытались поджечь! Что кто-то храпит по ночам! Что из холодильника пропадают продукты, кто-то ворует туалетную бумагу, шампуни и мыло, что…
– Слава богу, мадам, вы наконец-то поверили в то, что все это делаю не я! Не я ворую, не я храплю, не я поджигаю двери.
Собака, гремя костями, упала Дине под ноги, положила на лапы голову и закрыла глаза – заснула.
– Я звоню в милицию! – Дина бросилась к сумке, чтобы достать телефон.
– Стойте! Я не хочу выглядеть идиотом, рассказывая про привидения!
– А я не хочу находить в своем доме вазы с кровью!
Собака вскочила и зарычала на Левина.
– Фу! – крикнула Дина.
– Сволочь, я тебе имя дал! – Левин боялся пошевелиться. Что делать с вазой, он не знал. Сохранить ее вместе с водой как улику?
– Может, к старшему по подъезду обратиться? – пробормотал он.
– К этому идиоту в валенках? Чем он поможет? – Дина взяла собаку за ошейник, уложила к своим ногам и начала набирать ноль-два.
Неожиданно Левин припомнил Андрейкина.
– Стойте, не надо милиции. Я, между прочим, нанял частного детектива по нашему делу и могу позвонить ему.
– Вы?! Наняли?! Детектива?! – захохотала Дина, отбирая у него вазу. – Шарлатана, небось, какого-нибудь через газету нашли?!
– Нашел! – заорал Левин, вырывая вазу у Дины из рук. – Да, нашел! И не шарлатана, а… детектива в шестнадцатом поколении!
– В шестнадцатом поколении, да будет вам известно, только шарлатаны и бывают! – дергая на себя вазу, прошипела Дина. Красная вода, не выдерживая яростной борьбы, выплескивалась наружу, попадая на пол, на одежду, на стены. – И потом, по какому такому «нашему» делу вы его наняли?! У нас с вами нет никаких общих дел, запомните! – Они выпустили вазу одновременно, она с грохотом упала на пол и развалилась на два стеклянных куска. Красная вода медленно растекалась по полу.
– Черт! – задохнулся от возмущения Левин. Он выбросил осколки в мусорное ведро и схватил его, чтобы вынести. – Вы правы, нет у нас с вами никаких общих дел! – заорал он, цепляя ногами тапки, которые оказались ему безбожно малы. – Нет!!! И ты не будешь шататься по этой квартире беременной и вязаться ко мне: «Поздно пришел! Мусор не вынес! Какая-то девка звонит из Англии!» А я не буду цепляться к тебе, что ты много куришь и не пьешь сок, который я для тебя выжал! И никогда, никогда, слышишь, мы не обнимемся и не станем шептать друг другу что-то ласковое и нежное, вот только не слышно что… А Гаргантюа, в смысле Пантагрюэль, никогда не родит двенадцать щенков!
– Что ты несешь? Какие щенки? Какая девка из Англии? Кто обнимется?.. – Дина выхватила из ведра кусок вазы и замахнулась на Левина.
– Так все-таки мы на «ты»? – ехидно осведомился он, выкрутил у нее осколок из рук и вышел за дверь.
– Верни мои тапки! – высунулась в подъезд Дина.
– Да пошла ты…
Левин направился к мусоропроводу, с трудом удерживая на ногах крохотную тесную обувь.
Мусоропровод оказался забит под завязку. Пришлось тащиться на улицу, к бакам. Тапки Левин потерял в вязком, мокром снегу.
Была ли Дуська когда-нибудь счастлива так, как сейчас?
Пожалуй, была.
Ей исполнилось в тот день пять лет.
Праздновать Дуськин день рождения было не принято, поэтому мать, как всегда, ограничилась тем, что потрепала ее по затылку и сказала:
– Растешь, оглобля! Скоро замуж отдам.
Для пятилетней девочки Дуська была очень высокой, и мать называла ее оглоблей. Дуська не обижалась – пусть называет как хочет, лишь бы не била.
А била мамаша ее частенько. За то, что ревела, за то, что молчала. За то, что просила есть и ела чересчур жадно, роняя крошки на пол и на скатерть, за то, что воровала сахар и сухари, за то, что таскала соседского кота к себе в постель, и в особенности за то, что очень уж походила Дуська на своего никому не ведомого папашу.
В тот день Дуська своим детским умишком вдруг поняла: скорей бы уж замуж, куда угодно, лишь бы подальше от злой мамаши с ее вечным женским несчастьем и от грязной коммуналки, где самым приятным и человечным существом был старый кот Васька.
Ей казалось, что «замуж» это другая страна и другая жизнь – сытая, чистая и красивая. И туда попадают только избранные – такие «оглобли», как Дуська.
В тот день Дуська вышла гулять в тихий московский дворик, где кроме нее бродили коты, голуби да пожилой дворник Вадим Вадимович неустанно махал метлой, гоняя по двору пыль и сухие листья. Дворник знал Дуську и иногда совал ей слипшиеся конфеты без оберток.
Дуська села на лавку и стала ждать своей порции сладкого, но Вадим Вадимыч все махал и махал метлой, не замечая ее присутствия.
Тогда Дуська решилась заговорить первой.
– Замуж – это далеко? – как можно равнодушнее спросила она дворника.
– У-у! Дальше, чем до Пекина, – рассмеялся Вадим Вадимыч и присел рядом, пристроив метлу между ног.
– А там хорошо?
– Кому как. Некоторым не очень.
– Мне хорошо будет, – заверила его Дуська. – Лучше, чем с мамкой!
Конфет, судя по всему, у Вадим Вадимыча не было, поэтому Дуська встала и направилась к подъезду, бросив на ходу как бы между прочим:
– А мне сегодня пять лет стукнуло!
– Подожди! – окликнул ее дворник.
Дуська радостно подбежала к нему, ожидая сладкого, но Вадим Вадимыч вдруг расстегнул телогрейку и снял с шеи цепочку, на которой болталась распиленная пополам монетка.
– Вот, держи! – Дворник надел цепочку на Дуську. – Это тебе подарок. Вместо конфет.
– На день рождения?! – обрадовалась Дуська. Ей никто никогда не дарил подарков, даже самых пустяковых.
– Это тебе, чтобы замуж от мамки уехать, – усмехнулся Вадим Вадимович. – Проездной! Как найдешь человечка со второй половинкой этой монетки, с ним и живи! Будет тебе хорошо. Я сказал.
Пока Дуська рассматривала подарок, дворник куда-то исчез. У нее было много вопросов к Вадиму Вадимычу, но он испарился, как дым от костра.