А:
Лебедь, идя на первый тур, уже понимал, что он потом будет играть на Ельцина?
Ч:
Конечно, понимал, это мы прямо с ним обсудили.
А:
Договариваться должен был Березовский?
Ч:
Вдвоем, вместе со мной. Но это крупная идея.
А:
Скажи несколько слов по поводу истории снятия Коржакова.
Ч:
Березовский к этому особого отношения не имел. Вообще-то это было сделано Борисом Николаевичем, так, на всякий случай.
А:
Его надо было убедить. Это уже было без Березовского?
Ч:
Да, там Березовский не участвовал никак.
А:
Если я правильно понимаю, у тебя сначала с Коржаковым были хорошие отношения.
Ч:
Сначала не было никаких отношений, хотя мы были знакомы. Потом были хорошие отношения. Потом мы попали в ситуацию, когда Коржаков повел против нас войну на уничтожение, и она была достаточно жесткой. Там, как известно, были и покушения, были погибшие.
А:
Насчет покушений я ничего не знаю.
Ч:
Ну как же, Федоров из Фонда спорта.
А:
Да, он дал большое интервью, потом его убили.
Ч:
Конечно. Суть позиции Коржакова была в том, что выборы проводить не надо, их надо отменить. Продлить срок президентства Бориса Николаевича на два года, за это время страна стабилизируется, и все будет нормально. Но о том, как мы продлим срок, если на следующий день Конституционный суд (который был под контролем коммунистов) примет решение о незаконности этого продления, – на этот вопрос Коржаков не отвечал.
А:
Ты считаешь, что следовать плану Коржакова было нельзя?
Ч:
Абсолютно смертельно.
А:
Если бы ты считал, что Конституционный суд может встать на вашу сторону, что вы его обработаете, – ты бы все равно не поддержал Коржакова в антиконституционных действиях?
Ч:
Понятно… Нет, если бы я считал, что победа Зюганова неизбежна и есть какой бы то ни было политический сценарий – не сценарий вооруженного восстания, а политический сценарий предотвращения этой победы, – конечно, я бы его поддержал. Несомненно.
А:
То есть ты его не поддержал из прагматических соображений – потому что верил, что Ельцин может выиграть на выборах?
Ч:
Совершенно верно.
А:
Ты считал, что если идти путем Коржакова, это чревато очень большими проблемами? То есть речь не о принципе, а о реализуемости?
Ч:
Все сценарии, предлагавшиеся Коржаковым, были на уровне третьего “Б” класса, примерно так. В этом смысле их даже обсуждать всерьез было нельзя.
А:
Сама идея отмены выборов тебя не пугала, а пугало интеллектуальное убожество его предложений?
Ч:
Меня пугало не интеллектуальное убожество, а полная нереализуемость этой идеи, которая со второго шага выводила на кровавое противостояние.
А:
Ты считаешь, что до последнего момента был риск проиграть Зюганову выборы?
Ч:
Конечно. Слушай, мы в первом туре на 2,5 процента оторвались. Я до сих пор считаю, что это имело абсолютно знаковый характер. Если бы в первом туре Ельцин был вторым, а не первым, даже с отставанием в полпроцента, – мы бы не получили этого гигантского разворота между первым и вторым туром, когда целые регионы разворачивались.
Страна была не просто расколота, а больше половины регионов контролировал Зюганов. И в этой ситуации для губернаторов правильно сориентироваться было не очень просто. Был целый ряд губернаторов, в том числе уважаемых, которые по результатам первого тура развернули свои позиции на 100 процентов и пошли в противоположную сторону.
Кстати, сейчас у нашей либеральной общественности почти общим местом становится представление о том, что избирательная кампания Ельцина была вся фальсифицирована.
А:
Это не так.
Ч:
Абсолютная дурь и полное непонимание картины. Хотя бы по той простой причине, что объем искажений прямо пропорционален объему власти. Ситуация тогда состояла в том, что власти у нас было в лучшем случае половина, а то и меньше.
А:
Тем не менее административные ресурсы использовались. Прежде всего, телевидение работало на Ельцина.
Ч:
Вот это важнейшая вещь. Правда, работало только федеральное телевидение, и работало оно не потому, что его купили. А потому, что журналисты к тому времени уже составили сформировавшееся сословие.
А:
Ну, не совсем так. У вас был абсолютный властный ресурс – телевидение вы контролировали полностью с кадровой точки зрения.
Ч:
Конечно же, ресурс влияния на кадры был. Но в то же время я глубоко убежден, что было и глубинное журналистское понимание: вот, ребята, это уже не шутки, это вирус. Коммунисты и свобода слова – вещи точно не совмещаемые. И внутренний стимул, конечно же, был у абсолютного большинства… если исключить все, начиная от газет “Правда” и “Советская Россия” до региональных телевизионных компаний, которые были в руках Зюганова, которые работали на противоположную сторону.
А:
Именно потому, что региональных начальников Зюганов мог контролировать, а федеральных не мог. Но вообще говоря, это вполне укладывается в мировое понимание слова “манипуляция”. Это, конечно, была манипуляция общественным сознанием. Выборы не были фальсифицированы, я таких обвинений даже не слышал. Но я слышал, что использовался большой административный ресурс, и то, что вы активно использовали телевидение, – не секрет.
Ч:
Точно так же административный ресурс использовался Зюгановым, его губернаторами, его министрами. Точно так же и наши спецслужбы в значительной степени либо не работали на Ельцина, либо просто перешли на сторону Зюганова. В конце концов они в лице Коржакова предали Ельцина и реально сыграли на Зюганова. Так что картинка была сложная.
А:
Как ты думаешь, у Березовского была какая-то модель будущего, какая-то конструкция? Кудрявцев, который всячески его защищает и вообще любит, мне говорил, что Березовский потратил миллиарды долларов на построение в России демократического общества. Он мог сидеть, отдыхать и курить бамбук, а вместо этого тратил деньги на построение демократии. Как ты к этому относишься?
Ч:
Конечно, он тратил деньги на благотворительность, он тратил деньги на демократию, это правда. Но только что такое Борис Абрамович, если взять самую сердцевину? В чем главное счастье, в чем главный кайф, который он получал от жизни? Конечно, это сама игра, сам процесс.
На тех же самых выборах 1996 года у нас был такой случай. Уже февраль-март, все крайне тяжело, все висит на волоске, спецслужбы за спиной работают против нас, Зюганов очень силен. Спали мы по три-четыре часа, просто уже ум за разум заходил. Однажды ночью, в час или два, он вдруг говорит – и я помню выражение его лица: “Анатолий Борисович, а как все-таки классно!”