Время Березовского - читать онлайн книгу. Автор: Петр Авен cтр.№ 148

Г: Мы сначала уехали во Францию. Борис считал, что вернется.

А: А когда появилось ощущение, что уже не вернется? Мне кажется, что это вполне закрепилось после того, как Путина переизбрали в 2004 году, или после ареста Ходорковского.

Г: На мой взгляд, после смерти Литвиненко. 2006 год.

А: То есть до этого еще казалось, что все обратимо? Он с Литвиненко действительно близко дружил?

Г: Он с ним не близко дружил, но он, конечно, с ним тесно общался.

А: Как Борис менялся здесь, когда вы уехали? Как вообще перенес такое резкое изменение статуса? Ты все время у власти, ты все время главный, и тут – бам!

Г: Мне трудно сказать, как он относился к статусу, потому что мы с ним этого никогда не обсуждали. Мне кажется, дело не в статусе, а вообще жизнь изменилась, активность жизненная изменилась, изменилась среда, и это на него повлияло. Очень сузилось поле деятельности.

А: Ну, Украина же была?

Г: Слушай, Украина – это так… Конечно, это было интересный, яркий проект, которым он был увлечен, но все быстро закончилось. Ему было скучно. Поэтому, конечно, он пытался найти себе какое-то применение.

А: Борис вообще мало менялся на протяжении тех лет, что ты с ним прожила?

Г: Мало, за исключением последних лет. И то он не сильно поменялся. В нем просто появились некоторые качества, которых раньше не было.

А: Как поменялись в эмиграции отношения Бориса с людьми?

Г: Те, кого он считал друзьями, остались по другую сторону.

А: До нашего с ним суда меня смешили его разговоры про Путина, но это нам не мешало. После суда действительно стало как-то по-другому. Но я понимаю, это действительно проблема… Начинаешь винить тех, кто остался, потому что они предатели и предали в том числе тебя. Он говорил про это?

Г: Нет, не говорил. Конечно, Боре было горько, он переживал, но считал, что, наверное, так будет правильней, чтобы не было связи с прошлым. Он на самом деле очень многое отрезал, не только людей. Мне кажется, он считал, что для того, чтобы здесь адаптироваться, нужно чего-то лишиться. И еще ему было больно встречаться с друзьями, которые живут там. Которые находятся в той среде, где он хотел бы находиться.

А: Он сильно хотел в Россию или не очень? Рвался?

Г: Ему было здесь комфортно. Но ему было некомфортно от того, что он не свободен, что он не может туда приехать.

А: В какой момент ты понял, что Борина звезда закатывается?

Ш: Я помню очень хорошо это время, только не помню конкретной даты. Это было, когда Борис Николаевич уже отдал власть, исполняющим обязанности был Владимир Владимирович Путин. Борис меня попросил подъехать в Куршевель – я как раз продавал “Нафта Москву”, по-моему, Сулейману ^[208], и что-то мы обсуждали. Был или конец января, или начало февраля, это был абсолютно пустой Куршевель. Мы встретились в La Cendree, в итальянском ресторане, ели пиццу и обсуждали политические новости. И Боря мне тогда сказал: “Юр, ну все. Ты понимаешь, что уже теперь власть навсегда наша?”

Я хорошо помню этот момент, и Бадри ему вторил, что все, наконец-то руки у нас развязаны.

А: Вы были втроем, с Бадри?

Ш: Кто-то еще был, точно не помню – втроем или вчетвером. И я про себя тогда подумал, но не стал говорить: “Боря, ты первый пострадаешь от этой власти”. Мысль эта промелькнула четко, я запомнил.

А: Что, он сказал, с этой властью будет? Как он комментировал, как отзывался?

Ш: Он говорил про Путина: “Это наш человек, это брат, друг, у нас философия одна, мы будем править этой страной и наведем порядок, так что, Юра, готовься, нас ждут великие дела”. На что я сказал: “Да”.

А: О том, как будет править, он не говорил?

Ш: Нет, Боря же никогда детали не упоминал. Деталей у него никогда не было, он общие слова всегда говорил, подробно никогда не говорил – ни в бизнесе, ни в политике. Но он был очень доволен, в хорошем настроении. И правда думал, что будет управлять страной.

А: А ты считаешь, что он хотел сам управлять?

Ш: Я думаю, что он другого не мыслил. Он был уверен, что Путин будет его слушать и идти у него на поводу. Можно так сказать, мягко, культурно.

А: У тебя самого, как я понимаю, проблемы с властью возникли в конце 1990-х или в начале 2000-х? Я знаю, что у тебя был спор, продолжающийся до сих пор, по поводу бренда “Столичная”. Может быть, расскажешь эту историю?

Ш: Расскажу. Я никогда не думал, что столкнусь с такой проблемой, что меня взяли и оклеветали, будто я что-то украл. Хотя я купил, как ты знаешь. Я купил компанию, она была практически обанкротившаяся, я заплатил деньги всем акционерам. Там была и Патриархия, и ЮКОС, и ОНЭКСИМ, и Москомимущество, и кого там только не было – я рассчитался со всеми. Купил компанию абсолютно честно на открытом рынке. Сорочкин и Сантурян компанию похоронили, обанкротили, я ее купил, более-менее наладил, и они решили еще раз ее приватизировать. Это происходило с участием Зивенко, Ротенберга, они Владимиру Владимировичу рассказали – ну, неважно…

Была очень интересная ситуация: приехал я с Евтушенковым в офис к Денису Морозову. Выхожу из кабинета, а мне охранник говорит: “Юрий Викторович, там арестовали наши машины”.

А: Прямо там?

Ш: Возле его офиса арестовали машины, окружили и ждут меня. А у него там вневедомственная охрана. Я говорю охраннику: “Где черный выход?” Он мялся, мялся, его взяли за грудки, он показал черный выход. Мы через забор, такси какое-то поймали, убежали. Звоню своим друзьям в администрацию, не буду называть фамилии, и мне говорят: “Приезжай в Кремль прямо через Спасские ворота”. Я говорю: “Я на такси”. Он говорит: “Номер таксиста давай”. Говорю таксисту: “Давай в Кремль дуй!” – “В какой Кремль? Я не поеду никуда!” – “Я тебе говорю, быстро давай езжай!” Он, такой, боится и едет к Спасским воротам. Подъезжает на КПП, смотрят его номер и нас пропускают.

Да, смешно… Я поговорил, и мне сказали: “Пока на тебя ничего нет, лучше уезжай. Если что-то будет, будет уже хуже”. Вот так я покинул страну.

А: Прямо поехал в аэропорт?

Ш: Прямо поехал в аэропорт и улетел. Сразу уехал, да.