Поезд пишет пароходу - читать онлайн книгу. Автор: Анна Лихтикман cтр.№ 3

— Весь балкон мне загадили ее голуби.

— Нужны микрофоны для проведения юбилея.

Сарит и Мирьям держат круговую оборону и пока неплохо справляются. Вот к ним протискивается Ципора — моя знакомая, которая давно стала бы подругой, подпусти я ее чуть поближе. Она, похоже, прибежала сюда прямо из торгового центра: на ее руки нанизано по несколько пакетов из модных бутиков. Сегодня же вечером она побежит все менять, продавцы уже знают ее как облупленную. Ципора меняет все, что позволяется. Мне рассказали, что она постоянно переезжает из квартиры в квартиру, а когда это невозможно — меняет мебель. Жилые единицы здесь освобождаются не то чтобы очень часто, все-таки «Чемпион» не дом престарелых, а пансион для пожилых. При этом освобождение помещений бывает двух видов: простое и «печальное». Простое — это когда кто-то уезжает жить в другое место, а печальное — это понятно что. Разумеется, простое освобождение квартиры очень ценится. Для тех, кто недоволен своей, это возможность что-то изменить, и тут, разумеется, Ципора в первых рядах — она всегда недовольна. Сейчас она утверждает, что птицы мешают ей спать и непрерывно гадят, и что ей грозит голубиное бешенство, если она немедленно не переедет в крайнюю квартиру в левом крыле. «Нет, — отвечает ей Сильвия, — квартира уже занята, туда на днях вселяется новый жилец». «У нас будет новенький!» — вторит ей Сарит, и лица у обеих вдруг делаются нежными и загадочными. Это выражение может означать только одно: в пансионате поселится кто-то умеренно-знаменитый (настоящие звезды устраиваются где-то в других местах). «Кто же это, кто?» — спрашивают все. «Кто-то из кино, как и Стелла», — говорит вдруг Мирьям. Все смотрят на меня. Смотрят, потому что Цви у нас Моряк, Лиор — Агент, а я… Я — Актриса, — хотя никто не спрашивал меня напрямую, где и как я играла, как, впрочем, не спрашивают Моряка, на каких судах он ходил, и Агента, в каких странах он шпионил. Кто же это? — Теперь уже и мне интересно. Поломавшись для усиления эффекта, Мирьям наконец произносит: «Это Гидон Кит».

Похоже, мне не стоит торопиться съезжать. В бухгалтерию я, пожалуй, пойду, но только для того, чтобы оплатить еще месяц пребывания в пансионате. И надо бы уточнить часы приема у Сарит. У меня как раз закончилось снотворное.

— Вы же, наверное, с ним знакомы, Стелла? — спрашивает Мирьям. — Все снова смотрят на меня.

— Да, мы изредка пересекались. — Пусть понимают это как хотят, формулировка достаточно туманна.

— Так вот, он решил пожить в Иерусалиме.

Это «пожить в Иерусалиме» Мирьям произносит нарочито небрежно, словно торопливо латает небольшую брешь. Все, кто это слышит сейчас, возможно, думают об одном и том же: Кит для нашего заведения слишком крупная рыба. Видимо, последние два развода здорово опустошили его кошелек. Я чувствую, что должна что-то сказать, и наконец придумываю что. «Судьба», — говорю я значительно и при этом понимающе киваю. Это звучит нормально, здесь у нас часто произносят слово «судьба».

…

«Золотые холмы», «Золотые дни», «Золотая долина» — так обычно называют пансионаты для пожилых. Эти помпезные названия подкреплены еще и жуткими интерьерами. Причина здесь не в отсутствии вкуса. Пуфы и фальшивая бронза — то же самое, что и розово-перламутровые туфли сутенера: это указатели. Не увидь вы их, засомневались бы, стоит ли поселяться здесь. Плывущим по реке старости необходимо видеть на берегах позолоченные вазы — так они знают, что не сбились с курса.

Холл «Золотого чемпиона» — не исключение. Ячеистый коричневый потолок и мраморный пол (красновато-коричневый, похожий на срез окорока), словно пытаются отменить безумную и смелую архитектуру корпусов, которые и сейчас смотрятся слишком современно. Эти здания похожи на клочья смятой бумаги, брошенные разбушевавшимся великаном на самое дно долины. Вокруг корпусов — парк пансионата с аккуратными, вымощенными белым камнем дорожками. Парк ухожен лишь в центральной части, а к краям постепенно переходит в дикие пустоши, окруженные свалками строительного хлама и старыми ступенчатыми террасами, засаженными оливами.

Мне повезло. В моей квартирке нет особых архитектурных выбрыков. Только скошенный потолок в ванной да окна в виде сот, к которым, впрочем, быстро привыкаешь. Окно было первым, что бросилось в глаза, когда мне отперли мою будущую комнату. Прямо под ним был разбит палисадник, сбоку виднелся синий забор корта, а над всем этим парил Иерусалим, сияющий, как рафинад, рассыпанный по холмам. Посреди пустой комнаты в пыльном солнечном квадрате стоял мраморный пюпитр. Почему-то именно этот, неожиданный здесь, предмет вызвал во мне прилив острого счастья. Позже пюпитр забрали, оказалось, он был сломан, и завхоз его склеил, а пустую комнату использовал, чтобы никто не двигал его, пока не высохнет клей.

Я вселялась сюда лишь с парой чемоданов и потому ожидала неприятных расспросов. Но оказалось, что именно так выглядит типичный здешний новенький. Здесь часто селятся вдовцы и вдовы, ошарашенные неожиданной пустотой, образовавшейся вокруг. Не в силах разобрать вещи умершего, они попросту не находят другого способа отделить себя от застывшей жизни в опустевшей квартире, кроме как собрать самое необходимое и перебраться сюда, в «Чемпион», в такую же, как моя, светлую пустую комнату. Так космонавты отдаляются от космической станции на крохотном шаттле. Старая квартира — семейное гнездо — первое время остается запертой и нетронутой. Там хранится мебель, ковры и фотографии. Потом вещи заталкиваются в одну из комнат, в то время как остальные две — сдаются. Потом оказывается, что сдавать только две комнаты — невыгодно. Вещи перевозятся на платный склад либо в пристройку в доме детей старика. Сколько времени нужно, чтобы космонавт почувствовал, что его дом уже не там, на станции, а здесь, в шаттле? — Возможно, не так уж и много.

Агент Киви. Это прозвище появилось у нее лет в двенадцать. Оно, кажется, было из какого-то забытого фильма. Когда на бат-мицву ей подарили детскую энциклопедию, она первым делом нашла эту птицу и очень расстроилась. Она представляла себе тропическую изумрудную пташку: что-то вроде нектарницы или колибри, а оказалось, что киви — серый бесформенный комок и длинный клюв, который торчит обыденно и уныло, как вязальный крючок, из клубка серых ниток. Птица выглядела классическим неудачником. С тех пор она никогда не забывает ту птицу, и ей всякий раз приходится делать усилие и вспоминать, что она не агент Киви. У нее красивое имя: Мага.

Ее отец, Гидон Кит, часто говорил, что ход мысли сценариста похож на ход мысли преступника. Автор — единственный, кто знает, куда ведут запутанные линии сюжета, он должен быть расчетлив и аккуратен и не оставлять следов.

— Чехов говорил о ружье, которое должно выстрелить в третьем акте, — вещал Кит, подбегая к доске и тут же отскакивая от нее. — Все помнят о ружье, которое висит на стене, но забывают о трости, которую герой берет с собой, когда выходит из дому.

(Отца тогда пригласили прочесть лекцию студентам, а в садике у Маги был карантин, и отец взял ее с собой. Ей тогда было лет пять или шесть.)