Щелчок. Выдохнул, поднялся: капитан упал, над ним сгрудилась толпа, вздымающая сабли. Отправил снаряд в широкую спину, блестящую от пота. Два.
Мачта задрожала. Посмотрел сквозь прутья: гости. Двое с клинками в зубах, лезут быстро. Опытные.
Щелчок. Положил в ложбину последний болт. Нащупал на поясе нож. Прикрыл глаза, перекрестился. Прошептал, как маменька учила:
– Отче наш, иже еси…
Обидно вот так – всего два месяца юнгой, только во вкус вошёл. Ладно.
Внизу вдруг заорали. Началась какая-то суета. Глянул в щель: двое спрыгнули с мачты, побежали. Берберы, толкаясь, забирались на борт, перепрыгивали обратно на фелуку. Десятки скрученных верёвками паломников лежали на палубе, боясь шелохнуться.
С севера неслась боевая галера с развевающимся белым флагом, а на ней – красный крест.
Не бывало и не будет картины краше!
Пираты отталкивались баграми, торопливо разбирали вёсла, с криками тянули канаты – поднимали паруса. Отвалили от правого борта.
И через мгновение затрещал левый борт, принимая огромную галеру. На скользкую от крови палубу спрыгнул высокий тамплиер в белом хабите, за ним посыпались братья-рыцари, сержанты и пехотинцы, гремя оружием и сверкая шлемами.
Юнга перевалился через край корзины, спустился вниз. Высокий потрогал ногой бугая с пробитой болтом макушкой. Увидел в руках Романа арбалет, спросил:
– Твоя работа?
– Да, синьор.
Тамплиер махнул рукой: на палубе лежали берберы в живописных позах, и из многих торчали толстые короткие древки.
– И эти?
– Да.
– Чем ты занимался на корабле?
– Был юнгой, синьор.
– То есть убирал дерьмо, драил палубу и получал подзатыльники от боцмана?
– Что-то вроде этого, синьор рыцарь.
– У меня есть предложение получше. Хочешь стать моим оруженосцем? Я – командор Ордена Храма.
Роман не смог сдержать улыбки:
– Буду счастлив, синьор!
– Вот и славно.
Спустя три часа в бухту Яффы вошла истерзанная «Изабелла»: её тащил на буксире боевой корабль под флагом тамплиеров.
Закатное солнце осветило толпящихся на палубе галеры счастливых пилигримов в грубых рубищах и две фигуры на носу: высокую – в белом хабите, и пониже, рыжеволосую.
Глава одиннадцатая
Нашествие
Осень 1236 г., город Биляр, Булгарское царство
Хуже нет для полководца, когда при войске полным-полно особ высокой крови.
Одиннадцать царевичей-чингизидов ругались на военном совете, перебивая друг друга, стремясь поразить кузенов красноречием, доказать своё превосходство в умении вести войну и брать неприступные крепости.
Бату-хан числился вождём похода, так как Великий Курултай постановил главной целью войны приращение улуса Джучи на запад, а остальные улусы лишь выделяли войска.
Но Гуюк считал себя главным из принцев: ведь именно он – старший сын Великого Хана Угэдэя. Гуюк надсмехался:
– Наш мальчик так и не смог справиться с какими-то булгарами, хотя его тумены топтались на рубежах этой ничтожной страны целых семь лет. И даже старый мудрый пёс Субэдэй ничего не смог поделать. Наверное, он всё-таки больше старый, чем мудрый!
Бату не спорил, улыбался и молчал. Гуюк старше всего на три года, но пусть говорит, что хочет: его армия сражается здесь за интересы улуса Бату. Такова истина: меч тяжёл, стрелы легки, а речи пусты – как пуст мешок из-под съеденного в позапрошлом году хуруда.
Гуюк продолжал:
– Надо немедленно ударить по воротам первой стены, иначе для чего нам эти китайские бездельники с их осадными машинами? Проникнуть между валами и сбить из луков всю охрану внешнего кольца. Даже с этого холма, где расположена ставка братца Бату, видно: ворота хлипкие, свалятся от кашля простуженного барана. А внутри нам будет, где разгуляться. И не придётся спешиваться и ползти на стены подобно вшам по дохлой собаке.
Чингизиды одобрительно закивали: настоящий монгол не любит покидать седла. А ещё он не любит рукопашной: зачем приближаться к врагу на опасное расстояние, если можно издали поразить его стрелой.
В огромном шатре Бату нашлось место и для тех, кто непосредственно планирует войну и ведёт бойцов на битву: нойонам – темникам, интендантам – черби, а также юртчи – офицерам штаба, мозга армии. На почётном месте сидел, конечно, сам Субэдэй-багатур; за его спиной – темник Кукдай, и уж совсем в тени – остальные. Среди них выделялся высокий рыжий урусут, лицо которого выглядело так, будто он каждое мгновение преодолевает жестокую внутреннюю боль.
Рыжий юртчи сказал по-кыпчакски:
– Ворота специально сделаны для приманки именно в этом месте. Проникшие через них попадут в ловушку. Только прежде потеряют много людей в волчьих ямах.
Гуюку начали переводить, но тот нетерпеливо закричал:
– С каких это пор на совете высших командиров разрешено тявкать всякой мелюзге, даже не знающей моего языка? Когда в небо взлетает сокол – куропатки испуганно прячутся в траве. Пока не закончили говорить чингизиды, прочим стоит зашить рты костяной иглой!
Субэдэй, сидевший сразу за Бату, наклонился вперёд и сказал тихо:
– Я бы сам с удовольствием вырвал этому красноволосому язык вместе с требухой, но сейчас его лучше выслушать. Он строил эту крепость и знает её лучше всех, мой хан.
Бату повернулся вполоборота и прошептал:
– Когда неразумному ребёнку говорят не играть с углями, а он всё равно лезет в костёр, то один ожог будет полезнее тысячи слов. Пусть мой двоюродный братец обожжётся сам.
Гуюк тем временем продолжал похваляться:
– Я с одним своим туменом возьму эту груду мусора за два дня, если никто не будет мешать!
Бату-хан не стал возражать. Лишь улыбнулся.
* * *
– Крак!
Тяжёлый камень угодил прямо в середину дубовых ворот, хрустнувших, как орех под копытом аргамака.
Следующие два попадания из катапульты оказались роковыми: створка разломилась пополам и упала, открыв проход.
Гуюк радостно завизжал, словно мальчишка, удачно бросивший биток при игре в бабки.
– Вперёд! Покажем всем, кто – гордость войска Империи!
Кыргызы передовой тысячи завыли, рванулись к крепости. Они же первыми и угодили в прикрытые ветвями ямы, а на дне – хищные колья, пробивающие насквозь от брюха коня до макушки всадника…
Но кто считает потери, когда Биляр – вот он! – перед тобой. Прорвались сквозь разбитые ворота, растеклись рекой между внешним и вторым кольцами стен. Бросились влево, поскакали, нахлёстывая коней. Упёрлись в тупик, закричали: но развернуться было невозможно – сзади напирали новые и новые сотни, забирающиеся в ловушку: внешние стены Биляра образовали лабиринт, из которого невозможно вырваться.