Незабываемое - читать онлайн книгу. Автор: Анна Ларина-Бухарина cтр.№ 4

Твердость A.M. наиболее отчетливо проявилась в двух обсуждаемых ею сюжетах — о беседе Н. И. с Л. Б. Каменевым во дворе Кремля в 1929 году и о воспоминаниях Б. И. Николаевского про парижские разговоры с Бухариным в 1936 году. A.M. исходила из своего знания и своего понимания этих сюжетов, а также из анализа тех документов, которые были ей доступны.

Сцена, когда возбужденный Рыков прибежал к Бухарину и сообщил, что Сталин узнал о беседе с Каменевым (A.M. была ее свидетелем), описана впечатляюще. Бухарин тоща сгоряча решил, что это Каменев его выдал, рассказав все Сталину. С тех пор отношения с Каменевым испортились окончательно. Узнав о переговорах Бухарина и Каменева, Сталин хорошо использовал этот факт против «правых», что дорого обошлось им всем. Мысль о предательстве Каменева подтверждалась для Бухарина и показаниями против него, которые давал Каменев после ареста в 1934 году. На том и основывается суждение A.M. об этом эпизоде.

Итог тщательного расследования данного сюжета на основе документов, недоступных тогда A.M. ^[20], достаточно убедителен, и, думаю, Анна Михайловна должна была принять невиновность Каменева — не выдавал он тогда Бухарина. Сталин иным путем узнал об их переговорах (организованных Сокольниковым и проходивших не во дворе Кремля, а на квартире, причем не один раз), а уж раскрутил «дело», как только он и умел. Подчеркну однако, что, в любом случае, только из воспоминаний A.M. мы узнаём, как именно реагировал Бухарин на всю эту историю. А уж тут ей можно доверять как никому…

Что касается воспоминаний Б. И. Николаевского о встречах с Бухариным в Париже 1936 года (A.M. узнала о них в 1965 году от Эренбурга), то на сей счет существуют разные суждения ^[21] и выносить окончательный вердикт еще рано… Резкость высказываний A.M. по этому вопросу понятна — сторонним наблюдателям сохранять беспристрастный тон куда легче.

A.M. за долгие десятилетия привыкла к защите своих бастионов. Когда пришли новые времена, отринувшие всё прежнее — и то, что она не принимала, и то, во что верила, — легкости она не почувствовала. В ее письме от 19 января 1992 года очевидна переживаемая горечь: «О своем состоянии писать не буду, вы его великолепно понимаете. Я никак не вписываюсь в наше сумасшедшее общество, в отличие от многих представителей нашей интеллигенции. Страшно, когда не знаешь, что день грядущий нам готовит». Это незнание, как вскоре выяснилось, касалось не только будущего. 14 октября 1992 года «Известия» опубликовали последнее письмо Бухарина к A.M., написанное на Лубянке 15 января 1938 года; A.M. его раньше не знала. Известинскую публикацию сопровождала большая статья A.M. Не могу понять, как она нашла на это силы; время шло, а ее сердечная боль не убывала. 3 января 1993 года A.M. сообщала: «Я по-прежнему пребываю в шоке после получения письма от Н.И….» В том же сталинском архиве были обнаружены и все работы, написанные Бухариным в тюрьме, — «Философские арабески», «Кризис капиталистической культуры и социализм», стихи, роман о детстве «Времена». Все это (за исключением стихов) Анна Михайловна увидела напечатанным…

В последнем ее письме, в январе 1996-го, были такие строки: «В народе говорят, что год Крысы приносит просветление. Будем надеяться. Я в подвальной камере в Новосибирске с крысой жила дружно, и она скрашивала мне жизнь… О здоровье писать не хочется…»

24 февраля 1996 года Анны Михайловны Лариной не стало.

Борис Фрезинский

Я прожила с Николаем Ивановичем Бухариным и самые счастливые, и самые драматичные дни нашей жизни. Последние шесть месяцев были настолько тяжки, что каждый прожитый день можно посчитать за столетие. То, что я предлагаю теперь читателю, я писала многие годы, используя любой час, свободный от семейных забот и тревог. Все пережитое никогда не покидало меня ни на день, бередя душу и тревожа ум.

Так уж сложилось, что моя жизнь протекала в среде людей, посвятивших себя целиком, без остатка, делу революции. Судьба большинства тех, кого я знала еще девочкой, оказалась поистине трагичной. Сегодня имена этих «изгнанников» из родословной своего Отечества возвращаются советским людям, нашей истории.

Рассказывая о Николае Ивановиче и тех роковых событиях, которые мне удалось пережить вопреки безжалостным ударам судьбы, я упоминаю Г. Зиновьева, Л. Каменева, Г. Сокольникова, К. Радека, Ю. Пятакова и других видных партийных и государственных деятелей, оклеветавших самих себя и давших по причине, не требующей теперь разъяснения, клеветнические показания против Бухарина. К несчастью, не избежал этой горькой участи и он сам, и А. Рыков, когда, сломленные морально, они оговаривали друг друга на печально знаменитом судебном процессе по делу так называемого антисоветского «право-троцкистского блока». Таким было это страшное время.

Конечно же, я не могла не вспомнить и своего отца Юрия Ларина (Михаила Александровича Лурье), человека удивительной яркости и поразительного мужества, сыгравшего, вероятно, решающую роль в формировании моих убеждений и моего характера. К тому же он был другом Николая Ивановича, и их дружбе я обязана тем, что с детства знала того, с кем соединила меня потом судьба. Обширное место в моих воспоминаниях занимает командировка Бухарина в Париж весной 1936 года — пролог событий, которые начались тем летом, а завершились судилищем 1938 года.

Мемуары не могут не быть субъективными, но я стремилась быть правдивой и в этом стремлении предельно откровенной. Я уверена, что меня поддержал бы и сам Николай Иванович, в сложном характере которого не было ни малейшей фальши. Я надеюсь поэтому, что каждая деталь, каждая подробность будет небезразлична читателям. И пусть простят они меня и за избыток этих подробностей, и за невольные скачки в моем повествовании, продиктованные импульсивностью памяти. Я не утаила подробностей, которые, быть может, кого-то удивят и обескуражат. Но я вспоминаю чьи-то мудрые слова: «Не ждите от правды больше, чем она есть сама по себе».

Долго и упорно я боролась за реабилитацию Николая Ивановича и счастлива, что в возвращении его имени есть и мой вклад.

Благодарю своих друзей, всех тех, кто в трудные десятилетия оказывал мне моральную поддержку.

В декабре 1938 года я возвращалась в Московскую следственную тюрьму после того, как уже в течение полутора лет находилась в ссылке в Астрахани, различных этапных и следственных тюрьмах и, наконец, в лагере для членов семей так называемых врагов народа в городе Томске, где я вторично была арестована и отправлена в тюрьму.