Любовь и жизнь как сестры. Личные истории знаменитых людей - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Кучкина cтр.№ 51

– Хотя все очень кроваво, конечно.

– Вопрос, – я засмеялась, – что мы теперь будем публиковать?

– Не знаю, – засмеялся он, – это вопрос.

– Если ты разрешаешь мне это печатать, то ничего больше и не надо. А если нет, то я не знаю, что делать. Потому что все другое по сравнению с этим будет мертвее – и для тебя, и для меня. Тут – кровавый кусок сердца.

– А если ты придумаешь такую же форму, как в кино? Да, собственно, и придумывать ничего не надо. А просто – потом он позвонил и сказал: я рассказал тебе сценарий, неужели ты поверила?..

…Так и было.

Он позвонил и сказал: я рассказал тебе сценарий, неужели ты поверила?

Я не сказала ему, что таких кино уже было множество. В том числе у Феллини.

Между прочим, раннее детство я провела в Казахстане, в Алма-Ате.

Сережа Бодров-младший еще некоторое время был жив.

…А зимой 2008 года мы увиделись на вечере нашего друга. Бодров был с молодой женщиной. Представил: «Познакомься, это Гука». На следующий день он улетал в США – на «Оскара» был выдвинут его фильм «Монгол».

Гука стала его женой.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Красавица-актриса всегда представлялась необыкновенной. Лицо, пластика, манеры – все необыкновенно. Все, казалось, должно быть у ее ног. Звездная карьера, звездная жизнь. Легендарная Аксинья в шолоховском «Тихом Доне», земная, страстная, с ее силой характера и силой чувства, ошеломляюще выламывалась из образа небожительницы, ступающей по облаку…

До чего же удивительно было, приблизившись, узнать оборотную сторону славы этой выдающейся женщины.

* * *

– Почему вы уехали из нашего дома на площади Восстания? Мы были соседи…

– Что-то связано с гастрономом… с тараканами… Может, еще что-то. Я не помню.

– Знаменитого гастронома больше нет… А в Леонтьевском лучше?

– Когда я получила эту квартиру, здесь было очень хорошо. Чудный переулок, в котором не ходили машины, тихо. А сейчас… Но я сделала окна хорошие, они убирают шум.

– С изумлением узнала, что в детстве у вас был мальчишеский характер. Это правда?

– Это правда. Я росла вместе с двоюродным братом, мы одного года, он январский, я апрельская. Его мать и наша бабушка были расстреляны в 1941 году, и он остался в нашей семье. Первые драки были с ним. К нему приходили его друзья, я с ними проводила время. Отсюда бильярд. Сперва купили детский, с металлическими шариками. Так началось. У меня была подружка Муся, через всю жизнь прошла, тоненькая, слабенькая, я ее защищала. Я была крепкая. И драчливая. Я могла ударить хорошенько. Это и в юности случалось…

– Расскажите, как вы играли в «Чапаева».

– Это воспоминание скорее моей подруги, которая сейчас в Америке… У нас была площадка на лестнице с выходом на балкон. На балконе – закулисье, площадка – сцена. Занавес из бабушкиных юбок. Знаете, какие на Украине были юбки? И мы разыгрывали спектакль. Мой брат – Чапаев, я – Петька.

– Не Анка, а Петька?

– Анкой была та самая подружка Муся. У нас, конечно, пулемета не было, но что-то такое было… Хотя мама была строгая и многого мне не разрешала. Зато она учила выговаривать все слова.

– Она научила вас такой четкой и ясной речи?

– Она.

– У вас никогда никакого хохлацкого акцента, хотя жили на Украине…

– Я училась на украинском языке. Я закончила украинский факультет. У меня диплом актрисы украинского театра. Но во время войны я была санитаркой военного госпиталя, хотя исполняла обязанности лаборантки, но так оформили из-за возраста, а начальником лаборатории была врач из Астрахани. Второй врач – из Москвы. Я эту речь слышала, и она мне нравилась. Я не думала, что когда-нибудь буду актрисой, я должна была стать врачом, это было ясно…

Из книги «Встречи под звездой Надежды»:

«В ответ на вопрос, откуда я родом, я могла бы ответить: из бедности, из коммуналки, из войны… Я ушла в мирную жизнь повидавшей войну и кровь, мне еще долго слышались разрывы снарядов. Но Бог оберегал меня: я не приучилась курить и пить, не утратила доверия к людям. Грязь ко мне не пристала».

– У вас есть значок «Сын полка». Вы были в действующей армии?

– Знака «Дочь полка» ведь нет… Отец был военврач. 22 июня вестовой принес ему сообщение. Его не было дома. Мама взяла пакет, вестовой передал через окно, первый этаж. Она отдернула кружевную шторку, а там – голова лошади и вестовой: пакет капитану Быстрицкому… Я так и запомнила на всю жизнь начало войны. Отец пришел, взял свой баульчик и ушел в госпиталь. Он был участником всех войн: и Халхин-Гол, и польская, и финская кампании. Перед этим госпиталь разворачивали и сворачивали, были маневры. И я с папой туда бегала, мне было интересно. Я знала всех врачей. И тут я тоже захотела помогать. Мне было уже тринадцать лет. И у меня была младшая сестричка, которая мне сильно мешала, потому что родители вроде бы любили ее больше меня, но я уже считала себя взрослой, я пеленала ее, принести два ведра воды из колонки – моя забота… Я пошла проситься туда. Фронтовые условия, а ни возраста, ни образования… Все, что мною сделано в жизни, все связано с преодолением, с трудом, иногда опасностью…

– Даже с опасностью?

– Ну смотрите. До 1942 года мы были с папой вместе в госпитале, а потом он ушел под Сталинград. Многие шли туда, потому что там было самое трудное место. Все считали, если Сталинград не сдадут, будет перелом в войне. Так и было в конечном счете. А мы остались работать с мамой. Как-то договаривались, чтобы дежурить по очереди, когда мама дежурит, чтобы я дома с сестрой. Мы ее не отдали в детдом, как полагалось. Ну куда четырехлетнего ребенка отдать? А прием раненых – это несколько суток без сна. После этого надо было пройти по черному пустому городу, где и бандиты, и все что угодно, а одна, провожать некому, и вот у меня была заточенная металлическая расческа в кармане, мое оружие, я считала, что этого достаточно. Как-то прихожу, а квартирная хозяйка рассказывает: сестричка сказала, что если убьют, то лучше в постельке. Понимаете, когда ребенок четырех-пяти лет такие вещи говорит?.. А стала постарше, на меня начали обращать внимание солдатики – тоже было опасно.