Предполагали, что этим все и кончится, но около пяти часов утра, когда наши казаки снова хотели занять свои посты, они застали там турок, преспокойно расположившихся на левом берегу.
В двух верстах выше того места, где была их первая высадка, находился старый, полуразвалившийся редут, построенный в прошлом году Зассом, для защиты правого фланга корпуса, участвовавшего в блокаде Журжева [Журжи]. Великому визирю удалось в эту ночь перевезти на своих трех больших судах и шести маленьких лодках 4–5 тысяч янычар, которые, будучи уверены, что они обречены на погибель, стали противиться его приказанию, но тогда визирь велел силой усадить их в лодки, с помощью страшных угроз и даже побоев отправил их. Переправившись на левый берег, янычары сейчас же приступили к приведению старого редута в оборонительное положение.
Кутузов, узнав, что около его лагеря находятся турки, отправил на рекогносцировку Булатова с пятью батальонами войск, уже утомленных ночной тревогой. Люди эти были мало способны на что-либо серьезное, и это была большая ошибка со стороны Кутузова. В этом случае он отступил от своих рассудительных правил, о которых Фолорд в своих записках пишет: «Я ничего не считаю таким трудным, как переход через большие реки, будто исполнено хитростью или силою, особенно когда имеют дело с врагом неусыпно бдительным; но, тем не менее, их переходят, и редко случается, чтобы эти предприятия не удавались».
Мы не были особенно бдительны, и великому визирю легче удалось провести нас.
Мне кажется, что в этих случаях нужно непременно принимать одну предосторожность, которая, по-моему, должна дать превосходные результаты. Необходимо иметь в разных местах небольшие легкие лодочки, в которых можно было бы незаметно переправиться на другую сторону и узнать, что делается у неприятеля. Еще лучше расставлять небольшие отряды, в 200–300 человек, на близком один от другого расстоянии.
Эти маленькие отряды должны иметь постоянные между собою сношения и при помощи сигналов быстро соединяться к месту неприятельской высадки. Если неприятель высаживается в нескольких местах, то никогда не надо высылать против него слабые силы, так как они одни ничего не могут сделать неприятелю, сами же рискуют быть разбитыми. В этих случаях, когда успех для нас так важен и необходим, надо атаковать неприятеля своими лучшими войсками, и непременно значительными силами. В данном случае мы, имея главные силы собранными, посылали полки один за другим и все они были разбиты.
Я находился в это время в Журжеве у Кутузова, который был недоволен, что я участвовал в первом ночном деле и приказал мне остаться с ним. Мне показалось, что ему хотелось, чтобы героем этого сражения был Булатов, которому он очень протежировал и хотел его произвести в генерал-лейтенанты. Я вполне разделял его желание, но мне казалось, что он не должен был скрывать это от меня и лишать мой корпус возможности поддержать Булатова. Сам же я мог остаться при нем.
Генерал Булатов, человек смелый и предприимчивый, видя, что мы потеряли слишком много времени и что теперь для нас каждая минута дорога, отдал приказание атаковать неприятельский редут тремя колоннами: с правого фланга – 37-м егерским полком и Архангелогородским, в центре – Староингерманландским полком и с левого фланга – Старооскольским полком.
Атака производилась фронтальная, но если бы они знали получше местность и изучили бы начертание укреплений, которые во многих местах были начаты, но не были доведены до Дуная, то и увидели бы, что их можно было обойти с фланга, вдоль Дуная.
Этот ретраншемент был построен на небольшой, довольно длинной, но узкой возвышенности, и подойти к нему очень трудно, так как лес и мелкие кусты, покрывавшие эту местность, расстроили весь порядок наступления наших колонн и помешали им прибыть одновременно.
Булатов, вследствие ли своей поспешности или оплошности, не изменил диспозиции, и полки, построившись в каре, начали атаку, потащив за собой, между кустарниками, и свои пушки.
Полковник Шкайский добрался до левого фланга по гребню ретраншементов, которые он легко мог бы снести, если бы за ним следовала центральная колонна, но подполковник Жабокрицкий, командовавший Староингерманландским полком, был убит ударом сабли, и его полк, считавшийся одним из очень хороших, отступил, потеряв одно знамя.
Турки, преследуя их, выскочили из своих укреплений и зашли во фланг другим колоннам. Во время этого нападения особенно пострадал Старооскольский полк: у него была отнята пушка, которой они совсем не должны были брать с собой; 3 или 4 офицера полка были опасно ранены.
В это время предприимчивый Шкайский, пробираясь по гребню укреплений, продолжал свое наступление, и Булатов, видя это, приказал только что прибывшему 7-му егерскому полку поддержать Шкайского и начать новую атаку. Но атака не удалась, а командир полка Лаптев был сильно ранен. Тогда Булатов задумал предпринять в третий раз атаку, но на ее успех никак нельзя было рассчитывать, так как наши люди были уже сильно утомлены и не обладали уже той энергией для нападения, какой воодушевлены были турки для обороны себя.
После этих трех неудачных атак Булатов, подкрепленный всеми моими войсками, отдал приказание егерям засесть в лес, находившийся в 50 шагах от неприятельского укрепления; затем по берегу Дуная расположил батареи, которые анфинировали турок и заставили их понести большие потери, и, наконец, остальные войска поставил фронтом и открыл огонь.
От бесконечного огня 25 орудий большого калибра, которые визирь успел поставить на возвышенностях левого берега Дуная и из которых стреляли в продолжение 10 часов, наши войска тоже сильно пострадали.
Ахмет, следуя своему обещанию, отослал все лодки на правый берег и этим отнял всякую надежду на возможность возврата или бегства, чем и возбудил некоторое мужество своих войск; несколько янычар, взятых нами в плен, имели непростительную неосторожность выразить неудовольствие против визиря, сильно осуждая его за то, что, будто условясь с нами, он нарочно хочет всех их погубить.
Между тем нашей артиллерии удалось взорвать два турецких зарядных ящика, и взрыв этот произвел такое ужасное разрушение, что начальник турецкого отряда Эдин-паша, опасно раненый, решился бежать и на единственной лодке, оставшейся у левого берега, переплыл Дунай на другую сторону.
В этот день погибло до 1500 турок, из которых часть были убиты нами, а остальные в начале дела кинулись в реку и потонули. Некоторые пробовали переплыть Дунай на фашинах, но наша артиллерия тщательно оберегала берег, не допуская их к реке даже за водой. Положение турок было до того безвыходно, что прибывший из Петрик с пятью казачьими полками полковник Сысоев сам послал им предложение о сдаче.
На это они отвечали, что они явились сюда, чтобы побить нас, а не для того, чтобы складывать оружие. Эта тирада не улучшила их положения, и они не могли избегнуть той судьбы, которая их ожидала вследствие их необдуманных и слишком смелых действий.
Если бы мы остались на тех же местах еще 24 часа, занявши лес стрелками и выстроив на флангах сильные батареи для защиты берегов Дуная от нового десанта и не допуская ни одной лодки переплыть его, – можно не сомневаться, на следующий день все турки сдались бы. Такого мнения держались Сабанеев и я, а с нами соглашались все артиллерийские офицеры (Леонтович, Шереметев, Силич и др.), поведение которых в этом деле выше всякой похвалы.