Артемий Волынский - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Курукин cтр.№ 76

А еще Волынский унаследовал от Петра масштаб: если организовывать конные заводы, то сотнями; если строить усадьбу или охотиться — так с размахом; если управлять — так уж предложить проект преобразований, который соперникам выдумать не под силу. А ведь могло быть иначе. Повесть П.И. Мельникова-Печерского «Старые годы» рисует такой вариант. Ее герой, представитель древнего рода князь Алексей Юрьевич Заборовский, человек горячий, сильный, яркий, тоже вступил в жизнь при Петре I, тоже принял его реформы, «умел наверстать и взять свое» не хуже, а даже лучше Волынского. «Подбиваясь» то к одному, то к другому временщику, он достигал того, что «чины и деревни летели к нему при каждой перемене». Восходя по карьерной лестнице, князь «с прекрасным аппетитом изволил кушать за роскошными обедами герцога Эрнста Иоанна Курляндского. Будучи знатоком в лошадях и проводя ночи в попойках с братом герцога, Карлом, был он в ходу при Бироне, достиг генеральского ранга и получил кавалерию Александра Невского» (Волынскому эту награду заслужить не удалось). Удаленный из столицы, Алексей Юрьевич «начал строить великолепный дворец, разводить сады и вести жизнь самую буйную, самую неукротимую»: «Не только в Заборье — по всей губернии всё ему кланялось, всё перед ним раболепствовало, а он с каждым днем больше и больше предавался неудержимым порывам необузданного нрава и глубоко испорченного сердца…» Князь ходил с рогатиной на медведя, устраивал великолепные праздники: «Начнут князя с ангелом поздравлять, “ура” ему закричат, певчие “многие лета” запоют, музыка грянет, трубы затрубят, на угоре из пушек палить зачнут, шуты вкруг князя кувыркаются, карлики пищат, немые мычат по-своему, большие господа за столом пойдут на счастье имениннику посуду бить, а медведь ревет, на задние лапы поднявшись». Он вволю куражился над соседями и на охоте, казнил и миловал, пока, наконец, дело не дошло до убийства непокорной снохи. По воле автора повести ее герой познакомился с Тайной канцелярией и от беспримерной дерзости тут же перешел к полному унижению. Явившихся к нему офицеров князь встретил во всем параде: в пудре, в бархатном кафтане, при кавалерии:

«Вошли те, а он чуть привстал и на стулья им не показывает, говорит:

— Зачем пожаловать изволили?

— Велено нам строжайший розыск о твоих скаредных поступках с покойной княгиней Варварой Михайловной сделать.

— Что-о? — крикнул князь и ногами затопал. — Да как ты смел, пащенок, холопский свой нос ко мне совать?.. Не знаешь разве, кто я?.. От кого прислан?.. От воеводы-шельмеца аль от губернатора-мошенника?.. И они у меня в переделе побывают… А тебя!.. Плетей!..

— Уймись, — говорит майор. — Со мной шкадрон драгун, а прислан я не от воеводы, а из Тайной канцелярии, по именному ее императорского величества указу…

Только вымолвил он это слово, всем телом затрясся князь. Схватился за голову да одно слово твердит:

— Ох, пропал… ох, пропал!..

<…> А майор розыск зачинает. Говорит:

— Князь Алексей княж Юрьев сын Заборовский. По именному ее императорского величества указу из Тайной канцелярии изволь нам по пунктам показать доподлинную и самую доточную правду по взведенному на тебя богомерзкому и скаредному делу…

— Не погуби!.. Смилуйся! Будьте отцы родные, не погубите старика!.. Ни впредь, ни после не буду… Будьте милостивы!..

И повалился князь в ноги майору. Велик был человек, архимандритов в глаза дураками ругал, до губернатора с плетьми добраться хотел, а как грянул царский гнев — майору в ножки поклонился» .

Почти так же вел себя — и в жизни, и на последнем следствии — Артемий Петрович, переходя от горделивого сознания своего превосходства (вспомним его увлечение своей знатностью, своим родом и собственными дарованиями) к просьбам о милости. Литературный персонаж и реальная фигура — близкие типы Петровской эпохи, с сильным, до полной безудержности, характером и одновременно слабым перед высочайшей волей духом. Понадобится еще долгое и относительно спокойное правление Елизаветы Петровны, чтобы выросло поколение дворян более просвещенных и независимых, чем их отцы во времена «бироновщины». Современные исследования позволяют говорить даже об особом «культурно-психологическом типе» Елизаветинской эпохи , у которого исчез, по выражению писателя второй половины XVIII — начала XIX века А.Т. Болотова, «рабский страх перед двором», но в то же время сохранился авторитет самодержавной монархии как высшей мировоззренческой ценности. Но, возвращаясь к мысли Ключевского, для людей вроде князя Заборовского «идея отечества была… слишком высока, не по их гражданскому росту». Волынский же при всех своих пороках — самодурстве, неразборчивости в средствах и честолюбии — не мыслил себя без большого государственного дела.

Истинные причины гибели Волынского и его друзей так и не были названы — и потому, что обвинения в подготовке дворцового переворота оказались несостоятельными, и потому, что привыкшие к рутинной работе служащие Тайной канцелярии едва ли могли их сформулировать.

Артемий Петрович не был диссидентом, бунтарем против режима; его проекты не содержали ничего революционного. Просто сам он был слишком яркой личностью на фоне «персон» аннинского царствования. В 1720—1730-х годах с политической сцены сошли последние крупные, самостоятельные деятели — старшие петровские выдвиженцы: Ментиков, Бутурлин, Макаров, Шафиров, Апраксин, Брюс, Толстой, старшие братья Голицыны, В. Л и В.В. Долгоруковы, Ягужинский. Одни из них умерли или отошли от дел, другие были сброшены с вершины власти и ушли в политическое небытие. Они выросли в атмосфере петровской «перестройки» и были способны на решительные и дерзкие действия. К тому же практика реформ заставляла учиться или хотя бы иметь ученых помощников, подобных В.Н. Татищеву.

Волынский был слишком масштабной фигурой, таковыми же были и все его начинания, будь то планы продвижения России на Восток или реорганизации императорской охоты. Они требовали много сил и средств, но и выдвигали «наверх» автора, что неизбежно порождало зависть соперников и их опасения быть оттесненными. При всей своей административной неразборчивости Волынский как государственный деятель был соразмерен так же масштабно мыслившему Петру I.

Однако при Анне Иоанновне востребованными были не реформаторы, а верноподданные, а главной политической наукой стали придворные «конъектуры». Соперничавшие «партии», включавшие как русских, так и «немцев», боролись за милости с помощью своих «клиентов» и разоблачения действий противников. В такой атмосфере сделать карьеру было легче людям другого типа — послушным, хорошо знающим свое место и умеющим искать покровительство влиятельного «патрона». На первый план выходил не способ осуществления преобразований, а то, чья «партия» будет в милости. Такие перестановки могли осуществиться либо путем интриг для получения соответствующего решения монарха, либо с помощью дворцового переворота. Планы Волынского именно так и были истолкованы следователями, а сам он оказался не слишком преуспевшим в науке придворных «обхождений», за что и заплатил жизнью.

Детям опального предстояло сгинуть в безнадежной сибирской ссылке, но в «эпоху дворцовых переворотов» победители и поверженные в придворных битвах быстро менялись местами. Ставший после смерти Анны Иоанновны регентом при младенце-императоре Иоанне Антоновиче Бирон окончательно отменил проект Волынского об учреждении конных заводов при монастырях . Однако после трех недель правления главный виновник гибели Артемия Петровича был арестован гвардейским караулом во главе с фельдмаршалом Минихом. Допросы еще не начались, а приговор был уже предопределен. 30 декабря 1740 года на заседании Кабинета министры решили судьбу Бирона: ему сохранили жизнь, но он потерял всё имущество и даже имя (отныне его велено было именовать Бирингом) и отправлялся в Сибирь. Предъявленное «бывшему герцогу» обвинение звучало риторически: «Почему власть у его императорского величества вами была отнята и вы сами себя обладателем России учинили?» Заодно он оказался виноват и в болезни Анны Иоанновны, и в угрозах в адрес родителей императора, и даже в… безбожии.