Анна Леопольдовна - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Курукин cтр.№ 63

На Чукотке в 1737–1740 годах объединившиеся отряды чукчей осуществили несколько крупных грабительских набегов на «верноподданных» оленных юкагиров и коряков и угрожали «в Анадырску руских людей смерти предать и острог Анадырской огнем зжечь и пуст сотворить». Справиться на просторах тундры с такими набегами, наносившими ущерб казне и подрывавшими авторитет русской власти, у правительства сил не было. Кабинет-министры летом 1740 года повелели иркутскому вице-губернатору с карательной экспедицией «итти на немирных чюкч военною рукою и всеми силами старатца не токмо верноподданных ее императорского величества коряк обидимое возвратить и отмстить, но их, чюкч, самих в конец разорить и в подданство ее императорского величества привесть». Но уже 25 ноября сенаторы обратились в Кабинет с предложением отказаться от походов на Чукотку, «дабы в таком отдаленном и трудном пути, по которому потребного в пищу запасу возить с собою за неудобность признаваетца, напрасно людей не потерять и голодом не поморить». По здравом размышлении министры повелели: «…в Чукотскую землицу для разорения живущих тамо чукоч… за весьма дальним и неудобным путем… оружейных людей не посылать». Для предосторожности надлежало увеличить гарнизон Анадырского острога за счет «регулярных и нерегулярных лехких людей», но всё же впредь власти должны были стараться чукчей «наипаче ласканием, нежели суровыми поступками от того отвратить и усмирить и до дальнейших ссор не допустить»³⁴⁶.

Столица Российской империи — любимое детище Петра I — после недолгого запустения при его венценосном внуке снова стала быстро расти и развиваться, хотя в ее центре перед Адмиралтейством всё еще находились луга и огороды и паслось стадо дворцового ведомства. Невский проспект, «самая знатная и большая проезжая улица», пока не был застроен, а горожане позволяли себе голышом купаться в Фонтанке. Но население города к 1740-м годам достигло семидесяти тысяч человек, из которых восемь-девять процентов составляли иностранцы. В 1741 году был издан первый русский печатный план города, составленный на основании топографической съемки, проводившейся Академией наук³⁴⁷.

Датчанин Педер фон Хавен уже сравнивал Петербург с Вавилоном: «Пожалуй, не найти другого такого города, где бы одни и те же люди говорили на столь многих языках, причем так плохо. Можно постоянно слышать, как слуги говорят то по-русски, то по-немецки, то по-фински… Нет ничего более обычного, чем когда в одном высказывании перемешиваются слова трех-четырех языков. Вот, например: Monsiieur, paschalusa, wilju nicht en Schalken Vodka trinken. Izvollet, Baduska. Это должно означать: "Мой дорогой господин, не хотите ли выпить стакан водки. Пожалуйста, батюшка"». Петербург определял новые стандарты повседневной жизни, и его обитатели могли раньше других жителей империи познакомиться с европейскими новинками, касающимися не только военных или морских дел. «Охотникам до садов объявляется, что у садовника Ягана Бурггофа всякие свежие и чужестранные как поваренные, так и разных цветов семена продаются; а он живет в большой улице насупротив старого зимнего дому в доме иноземца Дальмана», — гласило одно из объявлений, напечатанных в 1741 году в столичной газете «Санкт-Петербургские ведомости».

В провинции новое обхождение прививалось труднее. «Всегда имеет у себя трапезу славную и во всём иждивении всякое доволство, утучняя плоть свою. Снабдевает и кормит имеющихся при себе блядей, баб да девок и служащих своих дворовых людей и непрестанно упрожняетца в богопротивных и беззаконных делах: приготовя трапезу, вина и пива, созвав команды своей множество баб, сочиняет у себя в доме многократно бабьи игрища, скачки и пляски, и пение всяких песней. И разъезжая на конях з блядями своими по другим, подобным себе, бабьим игрищам, возя с собою вино и пиво, и всегда обхождение имеет и препровождает дни своя в беззаконных гулбищах з бабами» — так воспринимались жителями далекого Охотска местные ассамблеи, которые в подражание столичным пытался проводить комендант Григорий Скорняков-Писарев.

И всё же реформы постепенно проникали не только в армию или государственные конторы, но и в самую плоть народной жизни. Когда в ноябре 1740 года Камер-коллегия обсуждала вопрос о взимании введенного Петром Великим налога с бородачей, оказалось, что «ярославское купечество бороды бреют и платье немецкое носят, и в приводе з бородами и в неуказном платье никого не было, и такому збору быть не с кого»³⁴⁸.

Работали старые и новые учебные заведения. Петербургскую академию наук к этому времени покинули наиболее выдающиеся ученые — прежде всего Д. Бернулли и Л. Эйлер. Но как раз 8 июня 1741 года в канцелярию академии явился доложить о своем прибытии из Германии Михайло Ломоносов. Молодой ученый получил казенную жилплощадь — две каморки в доме для академических служащих — и приступил к составлению «Каталога камней и окаменелостей Минерального кабинета Кунсткамеры Академии наук». Параллельно с описанием минералов он трудился над созданием солнечной печи, которой посвятил «Рассуждение о катоптрико-диоптрическом зажигательном инструменте». Закончив эту работу, написанную на латыни, Ломоносов передал ее вместе с другой своей диссертацией («Физико-химические размышления о соответствии серебра и ртути») в академическое собрание для получения профессорских отзывов.

Чуть раньше, в конце 1740 года, в столицу вернулись профессор Никола Делиль и адъюнкт Тобиас Кенигсфельд — члены астрономической экспедиции, отправившейся в далекий сибирский Березов для наблюдения за прохождением Меркурия перед диском Солнца. Экспедиция держала путь через Москву, города Козьмодемьянск Казанской губернии, Яранск и Орлов Вятской губернии, Соликамск в Предуралье, западносибирские Тюмень, Тобольск, село Самарово на берегу Иртыша (современный Ханты-Мансийск). Ученых радушно встретили в Тобольске. «По большой улице для приема путешественников были расставлены рядами солдаты, и офицеры, ими командовавшие, отдавали честь, когда мимо их проезжал академик со своею свитою. По приезде Делиля в отведенную ему квартиру губернатор прислал офицера поздравить с прибытием и предложить всё, что от него зависело… На другой день Делиль со своими спутниками отправился к губернатору Петру Ивановичу Бутурлину. Здесь их угощали кофе, трубками и сушеной рыбой, вместо сластей…» — записал в дневнике Кенигсфельд. Добравшись до Березова, ученые устроили обсерваторию на берегу реки Сосьвы в таежной избушке. Они провели необходимые наблюдения, пережили ураган и стужу, осмотрели могилу Меншикова и благополучно покинули гостеприимное место. На прощание местные жители прислали им в дорогу множество припасов — пирогов, хлеба и пива³⁴⁹.

Другое путешествие оказалось намного труднее. В мае 1741 года после зимовки на Камчатке и «усмирения» камчадалов на совете экспедиции Беринга было принято решение о плавании к берегам Северной Америки. 4 июня из только что основанного Петропавловска вышли два пакетбота — «Святой Петр» под командованием самого Беринга и «Святой Павел» под командованием Чирикова. Экспедиция, исследовавшая гряду Алеутских островов, закончилась трагически. Команда «Святого Петра» во главе с Берингом вернуться не смогла и вынуждена был зазимовать на безлюдном острове в ямах, покрытых звериными шкурами; там 8 декабря 1741 года начальник экспедиции умер от цинги, а его оставшиеся в живых спутники (31 человек) смогли добраться до Петропавловска только летом 1742 года на построенном из обломков корабля суденышке. Капитан Алексей Чириков, потеряв из виду корабль своего начальника, продолжал путь и 15 июля на широте 58°14′ открыл берег Америки. Две шлюпки с матросами, отправленные одна за другой для высадки на сушу, не вернулись, и капитан вынужден был, прождав их, без осмотра американского берега вернуться в Петропавловск.