— В смысле? — я с силой потер виски.
— Там красный ящик, в котором хоронят людей!
— Кто в ящике? — спросил я Женьку.
— Не знаю, — пожал он плечами. Вид у него был растерянный. — Я в салон не заходил. Что мне там делать? Я за рулем сидел.
Я обошел автобус вокруг, вернулся к дверям и заржал. Ржал я долго, и почему-то не мог остановиться. Беда с видимым удовольствием залепила мне пощечину.
— Он угнал ритуальный автобус! — объяснил я ей причину своей истерики. — Там на борту написано «Прощальный кортеж», «Печальный телефон», и номер! Наверное, такие машины не боятся держать открытыми! — Я опять заржал, запрыгнул в салон и осмотрел гроб. Он, слава богу, был пустой, обитый дешевой красной тканью, внутри лежала подушечка с белыми рюшечками. Теперь я знал, что делать.
— Всех сюда, по одному! — крикнул я, и Женька радостно продублировал мою команду Плюшко.
Первым в автобус шагнул Яков. Увидев гроб, он замер.
— Это произвол! — прошептал он и шагнул назад. — Я буду жаловаться!
— Молчать! — заорал Плюшко страшным голосом ублюдка-сержанта и подтолкнул его в спину так, будто всю жизнь проработал тюремным надсмотрщиком. — А то скотчем рот заклею! Все по одному заходят, красиво рассаживаются и сидят тихо, как на похоронах! Именем…
Черт, как опасно маленьким людям давать даже маленькую власть.
Плюшко остался в автобусе караулить пленников, а мы с Элкой и Женькой перенесли оружие и полиэтиленовый мешок в салон. Мы положили все в гроб. Получилось живописное зрелище. Поучительное. Символичное. День был прожит не зря.
— Рокки! — заорала Беда.
— Рон хрючит на покрывале за пятьсот баксов у Ильича в квартире, — успокоил ее я.
— Все-таки он удрал! — засмеялась она.
— Ну, ты-то, понятно, а Рон как здесь очутился?
— Понятно тебе, да? — прошипела Элка. — Понятно? — Она топнула ногой в тапке. — Да я здесь из-за него очутилась! Меня цыгане от автобарахолки выследили! Уж не знаю, откуда они узнали, что у меня кобель, только когда я с Рокки погулять вышла, то он как чесанул за какой-то течной сучкой! Я за ним в тапках! Сучка в машину, Рокки за ней, я за Рокки! Там меня под локоток и «Спокойно, барышня!». Старый способ собачников уводить породистых собак. Все вы, кобели, одинаковые!
— Поводком нужно пользоваться! — усмехнулся я.
— А, — отмахнулась она, — больно надо! Руку тянет и мозги грузит. Черт, телефон! Он где-то в доме, они его отобрали!
— Поехали, — я пихнул ее к «аудюхе». — Мы тут такие широкомасштабные действия развернули, что скоро настоящий ОМОН пожалует. Не думаю, что в соседних домах спят. Вон, видишь, занавески колышутся.
Она не стала перечить. Она села в «Ауди», и, конечно — за руль.
— Куда ехать? — высунулся Женька с водительского сиденья «ПАЗика»
— Давай за нами! — приказал я и уселся рядом с Бедой, взяв на колени кейс.
Мы поехали, но автобус не тронулся с места. Беда тормознула.
— Слышь, брат, завестись не могу! — крикнул Женька.
Беда дала задний ход. Для бабы она очень прилично ездила задним ходом — быстро и ровно. Я выскочил и побежал к автобусу. Женька повернул ключ зажигания, но ритуальный уродец чихнул, рыгнул, пальнул черным дымом, но не завелся. Сюрпризы не кончились, и мне предстояло решить, что делать дальше.
— Веревку! — крикнул я Беде, и она притащила самую нужную для любой машины запчасть. Женька быстро помог мне приладить трос.
— Куда ехать-то? — спросила Беда, когда я снова уселся рядом.
— Адрес известный — Колхиани, шестнадцать, здание РОВД. Подкинем туда автобус с начинкой, а сами свалим.
— В ментхауз, — кивнула она, нажимая на газ.
Моя «селедка» крякнула, затрещала, забуксовала, но все-таки сдвинула с места тяжелый гроб на колесах. Более странной кавалькады этот город еще не видел. Слава богу, что ночка выдалась темной.
* * *
— Твоя баба регулярно наращивает ногти? — буркнула Беда, бросив взгляд на мое лицо.
— Это Барсик. Он не любит посторонних.
— В прошлый раз это была Марина.
— Ну, а в этот раз — Барсик!
— Ясно. Зоофилия косит наши ряды.
— Наши ряды косит шизофрения. Господи, как ты была хороша с заклеенным ртом!
Беда газанула, Женька сзади коротко мигнул фарами, давая понять, что такой скоростной режим не для дряхлого катафалка. Элка нехотя сбавила скорость.
— А что за боец с именем Родины на устах? Где ты его нарыл?
— Доброволец.
— Крутой дядька. Не сдаст?
— Что ты!
— Что за груз? — кивнула она на кейс.
— Трофей. Еще не вскрывал.
У нее заблестели глаза.
— Бабульки?
— Говорю же, еще не вскрывал!
— Так вскрой, блаженный!
— Ты бы за дорогой следила, а то опять цыгане украдут!
Она заложила такой поворот, что Женька засигналил сзади хриплым надрывным гудком.
— Поаккуратней! — заорал я. — Он отродясь кроме трактора ничего не водил! Не хватало еще ДТП тут устроить с гробом, боеприпасами, наркотой и зеленым водителем, который к тому же еще и в розыске.
Мы поехали тихо. И молча. Но недолго.
— Ты знаешь, — сказала она, — это не они убили Грибанова.
— Да ну? Я и забыл, что мы ищем убийцу. Они, что, так и сказали: «Не мы!»?
— Хорошо, я ничего не скажу.
— Нет уж, скажи! Я натерпелся, разыскивая тебя. У меня огнестрел, и морда, расцарапанная котом. Я мог упасть с крыши.
— А там что ты делал?
— Гулял! С Барсиком.
Она хмыкнула. Эта версия ей понравилась.
— Ладно. Они когда меня привезли, начали пытать: «Ты от Кондрата?» Из разговоров я поняла, что Кондрат этот имеет большой рынок сбыта наркоты в городе и хочет еще больше иметь, вытеснив цыган и переманив клиентов. Войнушка у них конкретная. Еще у Кондрата большая сеть наркокурьеров, которые переправляют отраву на Дальний Восток. Короче, прессовали они меня долго. Лялька эта, которая через забор убежала — дочка Якова. Она сказала, что я на нее на автобарахолке напала и избила. Еще она твердила, что морда у меня больно знакомая и видела она меня не иначе как у Кондрата. Кондрат якобы решил не только их точку в квартире накрыть, но и с барахолки цыган попереть. А я типа почву прощупывала. В общем, надоело мне, и раскололась я, сказала, что журналист.
— Ну да, не последний человек в городе! — хмыкнул я.
Беда зыркнула на меня, но продолжила: