Кустодиев - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Кудря cтр.№ 66

Часто вспоминался Борису Михайловичу и «Терем», куда в нынешние времена и с его здоровьем уже не попадешь. Но и туда можно вернуться воображением, и Кустодиев дописывает начатую еще четыре года назад картину «В “Тереме”». Теперь на ней изображен не только сам дом с красными оконными наличниками, но и все семейство. Жена, Юлия Евстафьевна, сидя на скамье под березами, держит в руках таксу Дэзи. Дочь Ирина, склонившись над столиком, раскладывает на нем цветы. Себя Борис Михайлович изобразил рисующим в альбоме жену. Кирилл в матросском костюмчике стоит за его спиной и тоже смотрит на мать. Получилась дачная идиллия — по-видимому, утраченная навсегда.

В конце апреля, когда в прежние времена Юлия Евстафьевна обычно выезжала с детьми из Петербурга, она так затосковала по «Терему», что стала упрашивать мужа позволить ей съездить туда одной хоть на неделю и, быть может, что-то забрать оттуда из дорогих им вещей. Но Борис Михайлович не разрешил. Идет война, объяснил он свой отказ, в провинции неспокойно, шныряют банды. Нет, в такой обстановке отправляться ей в неблизкий путь не стоит.

Свои невеселые чувства Кустодиев выразил в письме В. В. Лужскому, отправленном 29 апреля 1918 года. «Как у Вас теперь, — писал он, — не знаю, здесь же всюду дерутся, кто-то кого-то побеждает, накладывает один на другого контрибуции или в тюрьму сажает. Жена хотела бы отправиться в деревню хотя бы на неделю, но я ее не пускаю. Нашу соседку помещицу только что посадили в тюрьму и требуют 10 000 р. выкупа! И вот она сидит сейчас в Кинешме (жена профессора университета!) в камере в обществе “воровки и двух проституток”, как она пишет в письме на днях из тюрьмы… Вот во что выродились наши долгожданные свободы. Вспоминаю наши вечера у Вас в начале войны, когда все так горячо принималось и все были полны надежд на будущей как все это оказалось не таким, как ждали и хотели».

Сославшись на прочитанное в одной из газет сообщение о трагической гибели в Харькове во время представления «Грозы» их хорошей знакомой актрисы Полевицкой и еще до конца не веря этим слухам, Кустодиев продолжал: «…Правда, мы так привыкли ко всяческим не только трагическим случаям, но и сверхтрагическим, особенно в наше милое время пролетарско-крестьянско-коммунистического рая… Но все-таки известия такого рода о близких людях особенно больны» ^[390].

Если когда-то Кустодиев и питал надежды на то, что с падением монархии и утверждением в России «долгожданных свобод» жизнь заметно изменится к лучшему, то ныне, при правлении захвативших власть большевиков, он видит, что все былые надежды рассыпаются в прах, и испытывает глубочайшее разочарование.

Упомянутая в письме «соседка помещица», «жена профессора университета», за освобождение которой из тюрьмы требуют солидный выкуп, это, конечно, Мария Федоровна Поленова, помогавшая Юлии Евстафьевне при появлении на свет Ирины.

Что же касается сообщения о смерти их доброй знакомой актрисы Е. А. Полевицкой, то слух этот, к счастью, оказался ложным.

Однажды дочь Ирина сказала отцу, что в их классе учится мальчик Митя и он очень хорошо играет пьесы Грига, Шопена, Баха… «Если хочешь, папа, — предложила она, — я попрошу его прийти к нам, и он поиграет тебе».

Хотел ли Кустодиев? В своем заточении он радуется появлению в квартире каждого нового интересного человека. Что же говорить о возможности послушать игру талантливого юного музыканта!

Вскоре светлый вихрастый паренек появился у Кустодиевых и по просьбе Бориса Михайловича присел к роялю. Его игра покорила художника. Этот первый визит стал началом длительной дружбы. Фамилия мальчика была Шостакович.

Из друзей и коллег в последнее время чаще других навещал Кустодиева Ф. Ф. Нотгафт. Если не мог зайти, звонил по телефону. С февраля Федор Федорович активно включился в работу созданной по инициативе Горького Комиссии по охране памятников искусства и старины. Сам бы, признавал Нотгафт, так бы и сидел как рак-отшельник в своей скорлупе, не зная, что делать, но его вытащил Александр Бенуа, убедив: кто бы ни был сейчас у власти и как бы к этой власти ни относиться, надо делать все возможное, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение сокровищ культуры. В этом и состоит сейчас их высший долг перед Россией.

Сам же Бенуа, сообщил Кустодиеву Нотгафт, получил лестное предложение — заведовать картинной галереей Эрмитажа — и уже принял его.

Большей частью от Нотгафта и иногда из сообщений правительственного официального органа печати «Известия ВЦИК» Кустодиев узнавал, чем заняты иные коллеги-художники из пока нераспавшегося объединения «Мир искусства». Кузьма Петров-Водкин, например, избран профессором реформируемой Академии художеств и теперь озабочен, как бы перестроить ее работу по-новому, сообразно с «духом времени».

Добужинский и Сомов, как и прежде, вольные художники. А вот Игорь Грабарь избран во Временную литературно-художественную коллегию. В ее рамках создан отдел по делам музеев, и в этом отделе Грабарь с группой единомышленников, искусствоведов и иконописцев организует работу по обследованию древних фресок и иконописи и их реставрации.

Все это убеждало Кустодиева: несмотря ни на что, русская культура не умирает и новое правительство пытается как-то сохранить художественные сокровища России.

Своего рода компасом, помогающим ориентироваться в быстро меняющейся политической обстановке, для многих представителей интеллигенции по-прежнему служила руководимая Горьким «Новая жизнь» — одна из независимых газет, еще не закрытых цензурой. С особым интересом Борис Михайлович читал статьи писателя, которые публиковались под общим заголовком «Несвоевременные мысли».

С начала мая, обратил внимание Кустодиев, позиция Горького стала заметно меняться. Если раньше он беспощадно критиковал большевиков и их вождей, то теперь, ссылаясь на опыт Великой французской революции, убеждал, что революция это все же благо — хотя бы потому, что она пробуждает общество от спячки, дает толчок созидательному творчеству масс.

«Там, — писал Горький, — где народ не принимал сознательного участия в творчестве своей истории, он не может иметь чувства родины и не может сознавать своей ответственности за несчастья родины. Теперь русский народ весь участвует в созидании своей истории — это событие огромной важности, и отсюда нужно исходить в оценке всего дурного и хорошего, что мучает и радует нас.

Да, народ полуголоден, измучен, да, он совершает множество преступлений, и не только по отношению к области искусства его можно назвать “бегемотом в посудной лавке”. Это неуклюжая, не организованная разумом сила — сила огромная, потенциально талантливая, воистину способная к всестороннему развитию. Те, кто так яростно и без оглядки порицает, травит революционную демократию, стремясь вырвать у нее власть и снова, хотя бы на время, поработить ее узкоэгоистическим интересом цензовых классов, забывают простую, невыгодную им истину: Чем больше количество свободно и разумно трудящихся людей, — тем выше качество труда, тем быстрее свершается процесс создания новых, высших форм социального бытия. Если мы заставим энергично работать всю массу мозга каждой данной страны — мы создадим страну чудес!..» ^[391]