Джойс - читать онлайн книгу. Автор: Алан Кубатиев cтр.№ 74

Вышучивание Гомера — далеко не единственная цель «Улисса», и многие травестии и насмешки совсем не так просты. Сигара за четверть шиллинга уравнивается с героическим колом, то есть заостренным и обожженным бревном; но это демонстрация того, что в безгеройном мире свой героизм, и Блум точно так же справляется со своим чудовищем, как Улисс — со своим. Несильный и добродушный Блум одерживает те же победы, что и мускулистый выученный воин, только безоружным — от Улисса у него ум, изобретательность, наблюдательность и человечность. Улисс истребляет женихов сознательно, жестоко и неумолимо, но в его мире он обязан вынудить себя к этому. Блум побеждает, возможно, даже и не зная об этом: его блудливая, неверная, ленивая «Пенелопа» ткет невидимое покрывало из воспоминаний, реплик, язвительных замечаний, но первая нить в этом полотне его. И последняя тоже его — все остальные «женихи», включая Буяна Бойлана, остаются за каймой.

У Данте одолжена и еще одна линия. В XXVI песне «Ада» Улисс говорит: «Ни нежность к сыну, ни перед отцом/Священный страх, ни долг любви спокойной / Близ Пенелопы с радостным челом /Не возмогли смирить мой голод знойный / Изведать мира дальний кругозор / И все, чем дурны люди и достойны» ^[83]. Та же неутолимая жажда жизни, «голод пространства», звучат в последних словах Стивена в «Портрете…» — «Приветствую тебя, жизнь!» Однако мир, который способен объять Блум, просторнее: его дотошность, его неуемное любопытство, способность упиваться деталями мощнее, чем у Стивена. Юный Стивен, как и Улисс, жесток — по-своему, беспощадностью художника, Стивен «Улисса» научился пренебрегать близкими и мучиться этим. Блум добр.

Эзра Паунд считал, что Улисс в романе — чистая условность, способная придать хоть какой-то скелет практически бессюжетному роману. Джойсу она дает возможность раскрыть еще что-то и в Блуме, и в Гомере, и в самом бытии. Блум — обыватель, но не вульгарный. Средний человек в Ирландии — это чудак; Джойс считал, что он к тому же наделен неповторимой душой. Блум создан из слияния особенных гастрономических пристрастий, сексуальных странностей, необычных интересов и влечений. Но Джойс скорее всего ответил бы — а у кого они обычные? Высвечивается скрываемое, неуродливое, но то, о чем человек любого пола говорит краснея; оно безобиднее пороков, но чуть крупнее прегрешений. Г. Дж. Уэллс, эстетически противостоявший Джойсу буквально во всем, написал о том же печальную юмореску «Страшный суд».

При всем этом задуман Блум самодостаточным. Он видит все, что и заурядный человек, но глубже и с большим числом ассоциаций. Превозносить его Джойс не собирается, но это одна из самых гуманных вариаций Среднего Человека в мировой литературе. Олдос Хаксли утверждал, что Джойс вычитал где-то этимологию греческого варианта имени Одиссея — Oitus — никто и Zeus — бог. Не вдаваясь в подлинность факта, отметим, что Джойс всемерно старается нарастить значительность своего Странника. Блум никто — без профессии, в разлуке со всей семьей, никакого воздействия на окружение — но он несет в себе бога. Разумеется, не христианского, хотя Блум принадлежит к двум христианским конфессиям сразу. И никакого другого бога Блум себе не выбирает: в заметках Джойс копит доказательства того, что бог Блума есть единение со всеми другими существами. Мучительное ощущение этого единства, достающееся Гэбриелу Конрою через кризис и едва не сломавшее его отношения с женой, довлеет Блуму просто и естественно — с рождения, с осознания себя. Фамилия, выбранная Джойсом для героя, обычная и на идиш означает «цветок», но Блум так же един и так же состоит из множества тончайших слоев, как бутон. Срастание тривиального с необычным — очень важная черта поэтики Джойса.

Стивена Джойс набирал из другого материала. В «Улиссе» этот персонаж — свидетельство того, что между художником и его мировидением расхождения нет. Участвуя в дискуссии о Шекспире, Стивен воссоздает его жизнь на основе написанного им или тем, кто им был. Из «Венеры и Адониса» он выводит факт соблазнения Энн Хэтэуэй юного поэта, из «Ричарда III» — измену Энн с его двумя братьями, Ричардом и Эдмундом, потому что их имена достаются в его пьесах негодяям; поздние пьесы, вроде «Зимней сказки», свидетельствуют, что рождение внучки примиряет его с жизнью… Что-то похожее прозвучит в «Черном принце» Айрис Мердок, где герой издевательски толкует наивной студентке «Гамлета», но монтируя уже психоаналитические штампы.

Джойс воспринимает то, что видит Стивен, намного серьезнее, чем сам Стивен. «Улисс» должен раскрыть более откровенную картину жизни Дублина, он намекает на то, что истинно. В книге все связано с живым и существующим — не имя, так адрес, не адрес, так привычное словечко или цвет усов. В «Поминках по Финнегану» говорится, что Шем Пенман, словно паук, «изготовил из своего небожественного тела это ненеопределенное количество непристойного веществадела» и «этой двойной краской… написал каждый квадратный дюйм единственного бумацкого колпака, доступного ему — собственного тела…». Джойс как бы говорит, что нынешний художник не Бог-творец, а скорее каракатица, поставляющая сама себе чернила.

«Дочери памяти», изгоняемые Уильямом Блейком из своего дома, получили постоянную работу у Джойса, хотя он говорит о них неуважительно. Всё в его мире будет сотворено из насущного материала, у всего будет двойник за пределами книги, и даже не один — он пользовался всем, что помнил сам и что могли помнить другие. Многое из изображенного в «Улиссе» анекдотично в строжайшем смысле этого термина. Рассказы отца, истории, циркулировавшие в городе, воспроизводились целиком или сплетались из обильного знания городских чудаков, шутов и дураков. К примеру, общеизвестен был профессор Маджинни, угрюмый и пожилой учитель танцев с улицы Норт-Грейт-Джордж. Издали его узнавали по костюму: фрак и темно-серые брюки, шелковый цилиндр, белоснежный воротничок с отогнутыми уголками, гардения в петлице, гетры на семенящих ногах, жеманный шелковый зонтик с серебряным наконечником в руке. Еще имелась миссис Макгиннесс, величавая кассирша ломбарда, и «Эндимион» О’Фаррелл, таскавший повсюду две сабли, удочки и зонтик; в петлице у него болталась красная роза, а на голове котелок с большими дырками для проветривания. Он был сыном пивовара; говорили, что в детстве он упал в чан с пивом и так и не оправился от ужаса.

Потом был одноногий нищий по прозвищу «Дрозд», распевавший песенки и втихомолку ругавшийся, когда ему не подавали за это.

У Джойса и членов его семьи было множество других знакомых и памятных личностей, вошедших в картотеку материалов «Улисса». Молли Блум не соглашается петь с Кэтлин Кирни: это имя последовательно преобразилось через несколько правок из Олив Кеннеди, значащейся в программе концерта 1902 года, где пел Джойс. Другие имена, всплывающие в сонном потоке мыслей Молли, тоже растут из реальности.

Даже кличка собаки, чье фото кажется Герти Макдауэлл чудным элементом обстановки ее будущей гостиной, и то от Мюрреев — «фотография Гарриоуна, собачки дедушки Гилтрапа». Некоторых персонажей Джойс воскрешает — Ссыкун Дафф, хулиган, болтавшийся у рынков и подрабатывавший чисткой лошадей, пока их хозяева выпивали. Полицейские забили его насмерть еще в 1892-м, но Джойс в «Циклопе» доверяет ему быть чем-то вроде сорассказчика у одного из самых омерзительных персонажей, Гражданина, которому великодушно дарится и Гарриоун.