Но потом я стала понимать дочь – отец ей давал деньги, она его очень любила. И как она могла выбирать между нами? Для того чтобы видеться с отцом, она вынуждена была общаться с его новой женой. У Ани всегда все складывалось просто. Она умела подстраиваться под обстоятельства. Она умела выживать, и за это ее качество я тоже себя корила. Она не должна была стать такой. Вырасти настолько циничной. Ведь у нее тоже были дети. Неужели она бы позволила им общаться с новой женой Коли? Да она бы ближе чем на сто метров ни Колю, ни его жену к своим детям не подпустила. Дай бог, чтобы Ане не пришлось это пережить. Дай бог, чтобы Коля не поставил ее перед таким выбором.
Но понимал ли Толя, что делает? Ладно я, но как он мог так поступить с Аней? Я тогда думала: а если бы я вышла замуж и у мужа были бы дети от предыдущего брака, я бы с ними стала общаться? Нет. Зачем? Они мне никто. Это его прошлая жизнь, которая ко мне не имеет никакого отношения. Никогда не понимала семьи, где все друг с другом дружат – дети, бывшие жены, мужья, новые жены с бывшими. Для меня такие отношения всегда были противными, мерзкими, противоестественными. С чего вдруг я должна дружить с бабой, которая теперь спит с моим бывшим мужем? Или спала раньше? Почему я должна кормить борщом каких-то чужих детей?
Прожила ли я счастливо свою жизнь? Нет. Толя был плохим мужем и плохим отцом. Он был плохим человеком. Ничего хорошего после себя не оставил. Разве что дочь, которую не хотел. Аня оказалась хорошей дочерью. Я ее даже ревновала в тот момент к отцу. Она ездила в больницу, звонила мне и задавала вопросы. Говорила, что это Елена спрашивает и ее замучила. Но мне вдруг показалось, что Аня спрашивает для себя. Она рассказывала про отца, хотя я делала вид, что мне все равно. Слава богу, Аня многого не помнила. Как он поднимал на меня руку по малейшему поводу. Говорил, что я плохая хозяйка, что ему стыдно привести в дом друзей. Что я не умею готовить. Сколько раз я брала маленькую Аню и уходила? То у подруг ночевала, то еще где. Несколько раз уезжала домой. С одним чемоданом. Но он меня всегда возвращал. Приезжал, валялся в ногах, обещал, что больше руку на меня не поднимет. И я ему верила. Через пару спокойных месяцев он опять становился злым. Он мог меня ударить за плохо заваренный чай. За мясо, которое получилось сухим. За расческу, случайно оставленную на раковине – его раздражали расчески с намотанными волосами. Я рано поседела и рано начала терять волосы. Иногда вставала утром, а на подушке – мои волосы. Толя мог швырнуть расческу мне в лицо.
Я вот думала – а новую жену он тоже бьет? И она терпит? Сколько лет я терпела? Думала, у всех так. Оказалось, не у всех. Анюта, маленькой, часто плакала. Его раздражал детский плач. Он мог шлепнуть дочку по попе, отчего она заходилась еще больше. Слава богу, Аня этого не помнит. Она, с одной стороны, тянулась к отцу, что было естественно – он мог принести ей огромную куклу, мягкую игрушку. Он ее баловал. Анюта быстро забывала, что папа накануне ее отшлепал, и становилась ласковой. За подарки она была готова простить отцу все. Она оказалась умнее меня и росла подлизой. Я злилась и говорила, что надо было назвать ее Лизой, чтобы все ее дразнили «подлизой». Она умела ластиться к отцу. Я так не могла, не хотела себя даже заставлять. Наверное, я была глупой.
Аня мне рассказала, что отец перестал мыться. Елена ничего не может поделать. Он ей не доверяет. Елена хотела его побрить, но он начал драться. Не подпускает к себе. И уже неделю не моется. В комнате ужасный запах. Елена плачет, не понимая, что вдруг случилось. Толя пошел в ванную, сам попросился и вдруг начал кричать. Елена прибежала, воду выключила. Но Толя продолжал кричать. Она хотела его вытащить, но он не давался. Так до утра и проспал в ванной. Она кое-как уговорила его вылезти.
Аня сказала, что Елена в ужасе – Толя теперь даже в ванную боится заходить. А как слышит звук воды, начинает кричать. Она даже чайник не может набрать – Толя сразу крик поднимает. Елена позвонила Ане, а Аня позвонила мне. Почему вдруг отец себя так ведет?
– Он всегда воды боялся, – сказала я.
Аня не поверила. Она не замечала, что отец на море никогда не плавает, только загорает. А у Толи была паническая водобоязнь. Подростком он чуть не утонул. Даже не в море и не в реке, а в сточной канаве. По пьяни, конечно же. Упал, нахлебался, но успели вытащить. Потом, уже в студенческие годы, они с друзьями ходили в поход – с палаткой, на лодке по реке. Был сильный ветер. Лодку перевернуло. Ребята быстро выбрались – берег рядом, а Толя долго барахтался. Над ним все смеялись. С теми друзьями он перестал общаться и страх утонуть с ним остался навсегда. Он не плавал в бассейне, не любил воду вообще. Баню любил. Раз в неделю ходил в баню. Брился электрической бритвой. А душ вообще не понимал. Как не понимал – зачем мыться утром и вечером.
Он не был в этом виноват. Мы жили в деревне, где не то что горячей воды не было, за холодной надо было ходить на колодец. Баня была – раз в неделю. В субботу – женский день, в воскресенье – мужской. Я привыкла обтираться полотенцем – мочила и обтиралась. Меня это успокаивало. Да, я могла принять душ, но мне было привычнее полотенцем. Это не вытравишь, не изживешь, не сотрешь. Как я могла объяснить это Ане и Елене? Толя никогда не мыл руки перед едой – наливал водку на ладони и растирал. Он верил в водку, а мыло считал не мужским средством – для баб и детей.
Наверное, болезнь вернула его детский страх. И он испугался, что утонет в ванной. Я сказала Ане, что не знаю, откуда у отца такой страх. Не понимаю, что на меня тогда нашло – но захотелось соврать. Я не хотела помогать Елене. Кто она мне? Почему я должна облегчать ей жизнь? С чего она решила, что мы вроде как семья? Из-за того, что мой муж ушел к ней? Она мне не семья.
Какое счастье, что не было поминок. Я бы не выдержала сидеть с Еленой и ее дочерью за одним столом. Я поехала домой, Аня с Колей к детям. Так что, извини, Толя, некому тебя было вспомнить и выпить за упокой твоей души. Ну, может, мужики и выпили.
Аня просила всем сообщить про похороны. Говорила, что хоть кто-то должен прийти. Ну, наш сосед приехал в расчете на дармовую выпивку. И знакомый из гаража. Так, больше случайный. Я же говорю – Толя был никчемный человек. Ни друзей не нажил, никого. При жизни приятелей, знакомых – не счесть, а когда умер – некому и проводить оказалось. И никто не сожалел о его уходе. Я уж точно. Даже если я была виновата в его смерти, то бог меня простит. За столько лет он убивал меня много раз – своим враньем, изменами, предательствами. Так что я с ним, можно сказать, рассчиталась. Лучше бы было его кремировать, конечно. На его могилу я не собиралась ездить. И цветы там сажать тоже не собиралась. Аня говорила, что через год надо поставить крест постоянный, земли подсыпать, если цветы соберемся сажать. Я кивала. Но ни одного куцего цветочка я не собиралась сажать на могиле мужа. И больше на это ужасное, помойное кладбище ехать не хотела.
Все вещи Толи я выбросила на помойку. Сразу же. Он ведь часть оставил – старые куртки, ботинки. Постельное белье, на котором мы с ним спали, я тоже выбросила. Все совместные фотографии сожгла еще после развода. Так что ни следа его не осталось. Решила, что на следующий год сделаю ремонт. На кладбище я уговаривала себя желать ему покоиться с миром. Но мне хотелось, чтобы он мучился в аду, как всю жизнь мучилась я. Пусть и в загробной жизни проживет еще одну никчемную жизнь.