И Жанна решила вмешаться. С вызовом посмотрела на дознавателя и спросила:
– Что это за свидетельница, которая вдруг объявилась?
– А вы, девушка, собственно, кто? – с усмешкой глянул на нее следователь.
– Я его невеста, – ляпнула она. Сам Сабуров при этом заявлении удивленно поднял брови.
– Ах, невеста? – понимающе протянул следователь. – И когда свадьба?
– Скоро. Но могу я спросить…
– Вы, девушка, что-то знаете? Только давайте по делу. Без эмоций.
– Я хочу сказать, что все это не так…
– Ну, разумеется! Ваш жених никого не убивал! Я же сказал: без эмоций. Что конкретно можете показать?
– Я…
– Может, вы с ним ездили на дачу Василевского?
– Вообще-то я была на работе…
– Тогда у нас к вам вопросов нет. Можете пойти под венец со своим избранником хоть завтра. В любое время. До суда.
– А потом нельзя? – не удержалась она.
– И потом можно. Только ждать его придется очень долго. Лет пятнадцать. Так что подумайте хорошенько… невеста!
– Но почему? Вы что, не понимаете?! Он не убивал?!
– Жанна, замолчи! – не выдержал Сабуров.
– Пошли бы вы, девушка, собрали своему «жениху» вещи, – усмехнулся следователь. – Думаю, обвинение будет предъявлено еще до истечения положенного срока. Тут все ясно.
Она молча встала и поднялась наверх. Вошла в его комнату, оставив дверь открытой. На лестнице маячил участковый. Она открыла шкаф и растерялась. Собрать вещи… Как же так? Неужели все кончено? Вот сейчас, сию же минуту, из ее жизни уходит самый важный человек. И самый близкий. Она стояла у шкафа и не двигалась. Не могла вот так запросто его отпустить!
Заглянувший в комнату участковый подумал, что она растерялась, не знает, что можно брать и что нельзя, и дал соответствующие пояснения. Когда вещи были собраны, в его сопровождении Жанна спустилась в гостиную.
– Что-нибудь еще? – спросила у человека, проверяющего содержимое свертка.
– Нет, достаточно.
– Сережа? – Она посмотрела на Сабурова, который уже стоял в куртке.
Он ничего не ответил, взял сумку из рук оперативника и прошел вперед. За ним проследовал участковый. Вот и все. Она вышла на крыльцо последней. Сабурова посадили в полицейскую машину на заднее сиденье, дверца захлопнулась.
Его серебристый «Форд», столь им лелеемый и оберегаемый, остался в гараже. Когда оперативники уехали, Жанна вдруг вспомнила, что так и не научилась водить машину.
Сначала ее охватило отчаяние. Все кончено. Пистолет и эти снимки… Пока она не могла сообразить: при чем здесь фотографии Игоря и Олега Николаевича? Да и не хотела думать о том, что эти двое жестоко ее обманули. Вот что они скрывали! Вот почему таинственно переглядывались! Но Игорь… С ним же все в порядке! Она это знает! Неужели можно так лгать и притворяться?
Матрена Архиповна спустилась, ведя за руку Элю. Следом шел Сережа.
– Ушли? – насупившись, спросила она.
Жанна молча кивнула.
Дети были напуганы. Сережа-младший изо всех сил делал безразличный вид, показывая, что ему все нипочем. Но Жанна видела: это удар. Сначала мать, теперь отец. Эля же разревелась, начала канючить:
– Где же папа? Я хочу к папе!
Жанна впервые заметила, как девочка похожа на мать! Те же тонкие черты лица, карие глаза, курносый маленький носик. Маленькая Маша. Маленькая принцесса. Вот теперь и начинается взрослая жизнь, когда на нее целиком и полностью ложится ответственность за эту девочку и за ее брата. И она крепко прижала Элю к себе:
– Папа придет.
– А когда?
– Скоро.
Эля всхлипнула и крепко прижалась к тете, от которой пахло мамиными духами:
– А ты теперь всегда с нами будешь?
– Ну, конечно! Всегда! Ну кто тебя станет причесывать утром? В школу провожать? Кстати, Матрена Архиповна, вы с соседями как? Нормально? Может, будут возить и наших? Детям надо учиться. До каникул больше месяца. Раньше отец возил их в школу. А что теперь? Неужели им придется вставать затемно и ездить на автобусе?
– И в голову не бери! – отрезала Матрена Архиповна. – Я-то за семь километров в школу ходила! Пешком! И за счастье почитала! Серега уже большой. Хватит дитем быть. Кончилась манная кашка, которую прямо в рот клали. Ну-ка, давайте-ка спать. Ночь на дворе. Утро вечера мудренее.
…Когда уснула Эля, Жанна и Матрена Архиповна сели в гостиной друг против друга. Разве могли они уснуть? Жанна понимала, что если сейчас кто-то и вытянет семью, то это будет Матрена Архиповна. Вот у кого характер! И кого надо слушать! Человек жизнь прожил, и жизнь непростую.
– Матрена Архиповна, а вы верите, что Сергей мог убить?
– Сергей-то? Не знаю. Правильно говорят: чужая душа потемки. Я дочку свою знаю. Слышала не раз: как, мол, у вас такое родилось? А очень запросто. Родила я поздно, к сорока годам. Все жили со своим Федором и думали, будто моя в том вина, что детей у нас нет. Надорвалась на хозяйстве-то. Так и шло: хозяйство, две коровы, поросенок, огород… И так бы тому и быть, да приехал к нам в поселок журналист из Москвы. Помоложе меня годами, и мужчина из себя видный. Пил только здорово. Ну, мне-то все это к чему? На ферме я работала. А он, вишь, про доярок задумал писать. О передовиках производства, значит. А уж в работе мало кто за мной угонится, скажу не хвалясь. И сама не понимаю, как оно все вышло. Кто ж без греха? Ну, задумал он про меня писать. Слово за слово, да и столковались мы с ним. Взаимная, значит, симпатия. И было-то оно всего два раза, а я и понесла. Кто ж знал? Оказалось, что это Федор мой с червоточиной. А я Марию родила. Журналист мой, само собой, как написал свою статью, так и скрылся. Да мне он и ни к чему был. Пустяшный человек. Одна беда: ничегошеньки о нем толком так и не знаю. Где он живет, кто родня, какие они из себя. Мы-то крепкие, деревенские. Здоровьем бог не обделил. Да тебе, дочка, интересно ли? Марии-то уже на свете нет.
– Интересно, – сказала Жанна, терпеливо дожидаясь, когда же начнется про Сабурова.
– Так почему ж я о Марии-то? Потому как она подрастать стала, и поняла я: чужая. Ну, совсем чужая! Ни по грибы, ни с девками на речку. Уткнется в книжку и сидит. Потом бумагу стала марать. А там и в клуб подалась. На гитаре, значит, учиться. И вспомнила я про своего журналиста. Не из рода, значит, а в род. Потом стала я замечать, что дочка нервная очень уж. Ну, слова поперек не скажи! И вся с какими-то вывертами. Прям не деревенская. Когда она в Москву подалась, я вздохнула с облегчением: там ей и место. Переживала поначалу, а когда она замуж-то вышла за Сергея, опять-таки вздохнула с облегчением. Если бы она Владьку сумела уломать, быть беде. Травилась она из-за него.
– Как это – травилась?