Удивилась. Все понятно: ждет мужа с работы. А пришел сын.
– Можно?
– Да, конечно. Заходи. – И тут же торопливо: – Как Зоя? Как девочки?
– Все хорошо. Здоровы.
– Я рада.
Рада. А что ж ты нам всем как чужая?
– Мама… – В горле ком. А слово-то какое! Самое первое, самое родное: «мама». Кашлянул: – Мама, у тебя время есть? Поговорить?
– Сейчас Коля придет с работы. – Она посмотрела на часы. – Ужин надо готовить.
– Ничего. Я помогу.
– Ваня, ты же никогда не любил готовить, – напомнила она. – И не умел.
– А что? Что я любил?
Она молчит. Наконец-то он решается как следует ее рассмотреть. Красивая женщина. Странно, что она так поздно нашла свое счастье. Никто не решался, что ли? Из-за той давней истории? Но ведь она не виновата. Кого миновали ошибки молодости? Просто одним повезло больше, другим меньше. Одни чему-то научились на этих ошибках, другие нет. Инна Александровна, например, оценила положение замужней женщины, потому и хлопочет сейчас: ждет Колю.
– Ты занимайся своими делами, а я подожду, – предлагает он.
Они проходят на кухню. Торт мать убирает в холодильник и начинает неумело резать мясо. Он молчит, смотрит. А они похожи. Очень! Она тоже яркая брюнетка, только ее загар мягче, и губы полные, а не тонкие, как у него. Это от отца, о котором лучше не вспоминать. Она выглядит гораздо моложе своих лет, это он отметил еще в больнице. Прямо как девочка. А вот готовить не умеет. Он поднимается со стула:
– Я сам порежу овощи в салат. Дай, пожалуйста, нож.
Она уступает сыну место у разделочной доски. Он умело и ловко крошит огурцы и нарезает помидоры. Мать устало опускается на стул, с которого только что поднялся он.
– Ну и как твой муж? Выпивает? И часто?
– Кто тебе сказал? – вздрагивает она. – Нет, все в порядке.
– Так. Ты не рада, что я зашел… мама?
– Отчего же? Рада. Но ты ведь уже не ребенок, Ваня.
– А у тебя своя жизнь. Понятно. Значит, я все-таки заставил тебя рассказать историю своего рождения?
– Господи, ты опять об этом!
– Ты же знаешь, что со мной случилось. – У него в руках острый нож, порезав овощи, он приступает к зелени, мать молчит, смотрит. – Я ничего так и не вспомнил. Помоги мне, мама.
– Да-да. Хорошо, – кивает она, потом спохватывается: – А мясо-то! Мясо! Совсем забыла!
Кидается к плите, хватается за ложку. Теперь они стоят друг к другу спиной. Так легче.
– Значит, я выпытал у тебя историю своего рождения, – уточняет он. – А дальше? Что было дальше?
– Дальше, – она хватается руками за щеки, трясет головой. – Ваня, ну зачем? Не стоит об этом вспоминать.
– Я чего от тебя хотел?
– Да, – шепчет она. – Согласия на эксгумацию.
– На эксгумацию? Твое согласие? Но кого? Кого я хотел… выкопать?
– Его…
– Мама… Начала – договаривай.
– Какая глупая мысль! Ведь я же тебе поклялась, что я своими руками, – она вытянула ладони, растопырила пальцы – на ногтях свежий маникюр, очень красиво, – вот этими руками его похоронила.
В ее голосе ненужный пафос. Он знает: где пафос, там ложь. Что-то тут не то.
– Кого, мама?
– Твоего брата.
– Да что ты такое говоришь?! Какого брата?!
– Ваня, не надо кричать… Ты же знаешь: я родила в семнадцать лет. Как мне было тяжело! У меня был огромный живот! Такой огромный! Ты себе даже не представляешь! Ах да. Зоя. Близнецы ведь рождаются далеко не у всех. Это наследственное… Но не у нас. У него, – каким-то особым голосом сказала Инна Александровна. И передернулась от отвращения. – Я не хотела ребенка. То есть… Извини.
– Я понимаю.
– Что ты можешь понимать! – начала раздражаться она. – Какие тогда были времена! Это сейчас… Всеобщая распущенность… А тогда… Словом, сначала хотела оставить ребенка в роддоме. Как меня все уговаривали! Как уговаривали! Медсестры, главврач… Все… Я мучилась, долго мучилась. Да еще и двойня! Когда поняли, что самой мне не родить, решили делать кесарево. А это большой риск. Я помню только, как сделали укол в вену. Очнулась: живот огнем горит. И тут же: «У тебя двойня!» Мне стало плохо, гляжу, нянечка на меня смотрит жалостливо. Я говорю: «Что?» А она: «Поплачь, милая, поплачь. Один мальчик-то умер. Пуповиной удушило». Поплачь! И тут я подумала, что это судьба так распорядилась. Одного возьму. Не откажусь. Но все равно… Как же мне было тяжело! Ты не можешь меня упрекать! Не в чем.
– А… тот, второй? Твой ребенок?
– А… Ребенок… Мальчик… Я поплакала, конечно. Похоронили. Все как полагается.
– И я, услышав эту историю, попросил у тебя разрешение на эксгумацию?
– Согласие.
– Согласие, да. Согласие.
– Попросил, – как-то вяло согласилась Инна Александровна. – Но я тебе клянусь, что своими руками…
Раздался звонок в дверь.
– Коля! – вздрогнула Инна Александровна. И ему торопливо: – Я тебя прошу. Не надо об этом при Коле. Умоляю. Не надо больше.
– Ты подпишешь бумагу? – схватил он ее за руку.
– Подпишу, все подпишу. Хочешь – убедись сам. Но я тебе сказала правду.
В дверь позвонили еще раз. Иван ее отпустил. Она менялась на глазах, становилась томной, жеманной и словно струящейся. Как вода. И глаза светлели. Приложив палец к губам, кокетливо сказала:
– При Коле ни-ни. Не вздумай.
Он взял в руки нож и вновь занялся салатом. Мужчина, вошедший в прихожую, говорил раскатисто и слишком громко. А Коля-то навеселе! Для храбрости, наверное, принял. Красивая женщина. Работает опять же в администрации. Такой надо соответствовать. Он и опасается несоответствия. Заглянув на кухню, Коля обрадовался:
– О! Да у нас гости! А что ж ты один, Иван?
– Дети в деревне у другой бабушки, – он уловил, что мать поморщилась. Бабушка!
– Инночка, надо бы за встречу. Это святое.
– Сейчас-сейчас, – тут же засуетилась мать и полезла в холодильник.
– Спасибо, я не пью. И жарко.
– Ну! Жарко! Тогда пивка, а?
Отчим все время ему подмигивал и был неестественно оживлен. Он сообразил, в чем дело: ведь пасынок тоже при должности, следователь в прокуратуре. Как же! Власть!
– А вы где работаете? – спросил, стараясь быть вежливым.
– Ваня! – тут же одернула мать. А что он такого сказал? Ах да! Должен был помнить. Но – не помнит.
– В ПАХе мы, – кашлянул отчим. – Водителем.
– Что ж. Всякий труд… То есть, я хотел спросить, как там с зарплатой? Нормально?