Стежки-дорожки. Литературные нравы недалекого прошлого - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Красухин cтр.№ 18

– Ещё одна крыса, бегущая с тонущего корабля, – констатировал кадровик. – Ну, сидите, ждите.

Он оформил приказ.

– Что вам так приспичило, получить трудовую книжку именно сегодня? – спросил он. – Ну, ладно, Рапохин, кажется на месте.

Рапохин – заместитель Месяцева.

Через час с трудовой книжкой в руке я входил в комнату Галины Васильевны Сухаревой, заведующей отделами кадров «Литературной газеты».

– Всё в порядке, – улыбнулась она мне. – Чаковский приказ подписал. Выходите на работу завтра.

Юра Буртин, рыжеватый и простоватый на вид, очень быстро ввёл меня в курс дела.

Значит, так. В мои обязанности входит вся поэзия. Я её публикую. Я заказываю статьи по поэтическим проблемам и рецензии на нужные редакции книги. Кроме того, я читаю поэтические разделы во всех журналах, которые выходят в нашей стране, и докладываю своё мнение об этом на редколлегии, которая стихов в журналах не читает, и будет верить мне, моему вкусу. Редколлегия по этому поводу собирается раз в месяц, и её решения для нашего отдела являются обязательными. Решили бить кого-то – надо бить, решили одобрить – надо одобрять. Но во многом редколлегия зависит от нас – сама-то она ничего не читает. Так что, как я скажу, так в основном и будет. Правда, иногда на редколлегию приходят её нерабочие члены – Субботин, Макаров, Наровчатов. А они могут быть в курсе того, что я докладываю. Поэтому надо быть начеку.

Прекрасно! И я тут же получил от Буртина увесистую рукопись – стихи Софронова, которые нужно отобрать не меньше чем на полполосы. «Ого», – сказал я. «Что поделаешь, – ответил Буртин, – это не обсуждается, это приказ руководства: Софронов – редактор “Огонька”, который печатает Чаковского, и секретарь Союза писателей СССР, а наша задача – отобрать стихи, за которые не было бы стыдно перед читателями. Но с другой стороны, – поднял палец Буртин, – если его стихи плохи, то пусть за это отвечает начальство».

С этой рукописью я отправился к себе в комнату, где стояли ещё два стола, за которыми сидели Игорь Золотусский и Варт Ваджепетян.

Золотусский был очень известным критиком. Жил он не в Москве, а во Владимире, так сказать, на два дома, уезжая по воскресеньям к жене и двум сыновьям, а остальное время проводя в Москве в комнате, которую снимал, в газете, которая взяла его на работу и бралась через Сырокомского прописать в Москве на площадь строящегося кооператива. Чаковскому понравилась какая-то его статья, и он одобрил Сырокомского: действуйте! Но прописать Золотусского оказалось непросто даже для Сырокомского, бывшего помощника первого секретаря Московского горкома Демичева, который вошёл в политбюро, пусть не членом, а кандидатом, и был очень влиятельным человеком в Москве. Оказалось, что даже Демичев здесь бессилен.

А Варт работал на полставки, хотя приходил раньше нас и уходил позже. Он работал до тех пор, пока ему это не разонравилось. Очень прямой и честный, он тут же об этом объявил и ушёл работать в зоосад, откуда тоже быстро ушёл, схватившись с уборщиками и надсмотрщиками и не выдержав этой борьбы. «Они воруют, – возмущённо говорил он мне и Золотусскому. – Берут себе мясо, овощи, которые положены зверям». Разочаровавшись, он уехал в Туву, где ходил по горам с геологическими партиями.

Вернувшись в Москву, он женился на еврейке, близко к сердцу принял трагедию еврейского народа (Холокост), стал писать об этом книги, одобрил решение сына уехать в Израиль и работать там в киббуце, учредил журнал «Ной», который посвятил армянско-еврейской проблематике, выпустил немало его номеров, пока не кончились спонсорские деньги. Но всё это было в горбачёвское время, а я веду сейчас речь о брежневском, причём о времени раннего правления Брежнева, когда ничего ещё толком не было понятно. В частности, никто не знал, как всё-таки прописать Золотусского в Москве.

Оказалось, что для этого никакой Демичев был не нужен. Что гораздо проще иметь дело с замом председателя Моссовета Николаем Сизовым, чья жена – сотрудник музея Горького при Институте мировой литературы была ответственным редактором и составителем книги «Русские писатели в Москве». Книга была подарена Сырокомскому и вручена Виталием Александровичем Золотусскому со словами: «От этого зависит ваше будущее!» «Представляешь, – говорил мне Золотусский, – я её читаю и вижу: неподлая!»

Короче говоря, Золотусский написал на неё положительную рецензию и получил щедрейший подарок от Сизова – трёхкомнатную кооперативную квартиру на окраине Москвы.

То есть, никто, разумеется, эту квартиру Золотусскому не дарил, он заплатил за неё, но стал полноценным московским жителем. Сырокомский торжествовал.

Но я опять несколько забежал вперёд. Итак, с полученной от Буртина рукописью Софронова я отправился в свою комнату.

– Хорошо начинаешь! – насмешливо сказал Игорь, увидев, кого я читаю.

– Так не я же его принёс, – огрызнулся я.

Рукопись меня взбесила. Давно не читал я подобной дребедени. Какие там полполосы! Ни одного сносного стихотворения!

– Я же сказал, что это от руководства, – повторил Буртин, которому я пожаловался на качество стихов. – У Софронова и не может быть ничего хорошего. Так что берите любые, чем длиннее, тем лучше, клейте «собаку», подписывайте и сдавайте.

«Собака» на журналистском жаргоне означала набранную типографским шрифтом собственную, принадлежащую данному изданию страничку, формата обычной, машинописной. Кроме названия газеты на ней вверху отпечатан перечень всех требований, которые нужно заполнять перед сдачей материала в набор: название, фамилия автора, фамилия сотрудника, который материал готовил, зава отдела, члена редколлегии, работников секретариата, отвечавших за формирование номера, куда засылался материал.

– Но он же просто неграмотен, – продолжал возмущаться я. – А, кроме того, он кажется даже не представляет, что такое стихотворный размер.

– Вот пусть читатель всё это и увидит! – отвечал Буртин.

Что мне оставалось делать. Я сдал огромную подборку и через короткое время получил гранки, которые надо было нести Сырокомскому, ведущему номер. Всё-таки я правильно сделал, что перечитал стихи. Потому что обнаружил, что в одном из них неграмотное согласование. Но не писать же мне за Софронова. Я решил ему позвонить: пусть поломает голову над собственным сочинением.

– Да? – удивился Софронов. – Неправильное согласование? А как надо?

– Ну, в такой фразе должен быть союз… – и я назвал какой именно.

– Вот его и поставьте, – добродушно сказал Софронов.

– Но это же не проза, а стихи. Ритм будет сломан полностью.

Софронов помолчал, а потом сказал:

– Ну-ка прочтите мне стихи с правильным союзом.

Я прочёл.

– Прекрасно, – одобрил Софронов, – это лучше, чем было.

– Но ритм… – начал я.

– А пусть читатель думает, что я это сделал специально, – глубокомысленно произнёс Софронов. – Такие специальные вещи останавливают внимание. Так что всё к лучшему. Как вы сказали ваша фамилия?