В марте 1995 года мне позвонил редактор журнала «Outside» с предложением присоединиться к экспедиции на Эверест, которая стартовала через пять дней. По возвращении я должен был написать статью о растущей коммерциализации горы и о ведущейся по этому поводу полемике. В намерения руководства журнала не входило поручать мне восхождение на вершину; редактор хотел, чтобы я просто сидел в базовом лагере у подножия горы со стороны Тибета и посылал репортажи с ледника Восточный Ронгбук. Я серьезно обдумал предложение — даже дошел до того, что заказал билеты на самолет и сделал необходимую иммунизацию, — но в последний момент дал задний ход.
Зная о том презрении, которое я годами выказывал к Эвересту, вполне резонно было бы допустить, что я отказался из принципа. На самом же деле, звонок из журнала неожиданно пробудил во мне мощное, долго скрываемое желание. Я ответил отказом только потому, что для меня было бы невыносимо провести два месяца в тени Эвереста и не подняться выше базового лагеря. Если уж лететь на противоположное полушарие и восемь недель находиться вдали от жены и дома, то надо иметь возможность подняться на вершину. Я попросил Марка Брайанта, редактора журнала «Outside», отложить это задание на двенадцать месяцев (которые были мне нужны для тренировок, чтобы должным образом подготовиться к экспедиции). Еще я поинтересовался, не может ли журнал заказать мне место в одной из наиболее уважаемых фирм, организующих платные экспедиции, и внести за меня 65 тысяч долларов, тем самым давая мне шанс самому побывать на вершине. Сказать по правде, я не ожидал, что редактор даст согласие на мое предложение. За последние пятнадцать лет я написал более шестидесяти статей для журнала «Outside» и, независимо от сложности задания, редко получал на командировочные расходы сумму, превышающую две-три тысячи долларов. Брайант дал ответ на следующий день, посовещавшись с издателем. Он сказал, что журнал не готов раскошелиться на 65 тысяч, но в то же время и он, и другие редакторы считают, что репортаж о коммерциализации Эвереста был бы очень важен. Он заверил, что если мое намерение подняться на вершину серьезно, то «Outside» будет искать пути его осуществления.
На протяжении тридцати трех лет я называл себя альпинистом; я реализовал несколько сложных проектов. На Аляске я поднялся по неосвоенному новому маршруту на Лосиный Зуб и совершил сольное восхождение на Палец Дьявола, для чего пришлось три недели провести в одиночестве на отдаленной ледяной верхушке. Я осуществил ряд крайне тяжелых ледовых подъемов в Канаде и Колорадо. Вблизи южной оконечности Южной Америки, где ветер метет по земле словно «божья метла» — «la escoba de Dios», как говорят местные жители, я взобрался на страшный вертикально-консольный гранитный шпиль в милю высотой, именуемый Серро-Торре; обдуваемый ветрами, несущимися со скоростью сотни узлов в час, покрытый ломкой атмосферической наледью, когда-то (но это уже в прошлом) он считался самой неприступной горой в мире.
Однако все эти эскапады имели место многие годы, а может и десятилетия, назад, когда мне было где-то от двадцати до тридцати с лишним лет. Теперь мне шел сорок второй год, мои лучшие восхождения остались в прошлом, у меня была седеющая борода, нездоровые десны и пятнадцать лишних фунтов в области диафрагмы. Я был женат на женщине, которую очень любил, и она отвечала мне тем же. Сделав сносную карьеру, я впервые за всю свою жизнь ощутимо поднялся над чертой бедности. Короче говоря, моя страсть к альпинизму притупилась под воздействием тех маленьких радостей бытия, из которых и складывается некое подобие счастья.
Кроме того, ни одно из моих прошлых восхождений не приводило меня даже на умеренно высокие горы. Сказать по правде, я никогда не поднимался на высоту более 5240 метров, что гораздо ниже уровня базового лагеря на Эвересте.
С жадностью изучая историю альпинизма, я узнал, что с тех пор, как в 1921 году британцы впервые пришли на гору, Эверест унес жизни более 130 человек, а это приблизительно одна смерть на каждую четверку альпинистов, достигших вершины. При этом многие из погибших были намного сильнее меня и обладали более солидным опытом восхождения на большие высоты. Но, как выяснилось, мальчишеские мечты не умирают, и к черту здравый смысл! В конце февраля 1996 года мне снова позвонил Брайант и сообщил, что для меня зарезервировано место в предстоящей экспедиции на Эверест, возглавляемой Робом Холлом. Когда Брайант спросил, уверен ли я, что хочу довершить начатое, я на одном дыхании ответил «да».
Глава третья
НАД СЕВЕРНОЙ ИНДИЕЙ
29 марта 1996 года. 9000 метров
Строго говоря, я подарил им притчу. Мол, говорю я о планете Нептун — не о Рае, а о самом обыкновенном Нептуне, ибо мне еще не посчастливилось узнать Рая. И вы поймете, что в ней говорится только о вас — о вас и ни о чем другом. Так вот, говорю, есть там у них одна большая скала, и я должен предупредить, что люди на Нептуне довольно глупы, а все потому, что запутались в самих себе. А некоторые из них, о которых я хочу упомянуть особо, совершенно помешались на той горе. Вы не поверите, сказал я, но для жизни или для смерти, на пользу или во вред, эти люди завели себе обычай и теперь все свое время и силы тратят в погоне за облаками славы, забираясь на самые крупные склоны в округе. И все как один возвращались поумневшими. И хорошо, что так, сказал я, потому что было занятно, что даже на Нептуне большинство из них ухитрялись довольно благополучно находить себя и на более легких склонах. Но так или иначе, они все-таки умнели, и это было заметно и по решительности, появившейся на их лицах, и по счастью, светившемуся в их глазах. И, как я уже сказал, это было на Нептуне, а не в Раю, где, быть может, больше и заняться-то нечем.
Джон Менлав Эдвардс «Письмо от человека»
Мне предстояло провести два часа в самолете тайских авиалиний, совершающем перелет из Бангкока в Катманду. Я встал с места и прошел в хвост самолета. Там, присев возле маленького иллюминатора, находящегося на уровне пояса по правому борту, рядом с туалетами, я припал к стеклу в надежде увидеть какие-нибудь горы. Ожидания меня не обманули: за иллюминатором, закрывая горизонт, высились зубчатые пики Гималаев. Зачарованный, я пробыл у окна до конца полета, сидя на корточках у мусорной корзины, набитой объедками и пустыми банками из-под содовой, прижавшись лицом к холодному плексигласу.
Я сразу же узнал необъятную, расползшуюся громаду Канченджанги, третьей по высоте вершины в мире, возвышающейся на 8586 метров над уровнем моря. Через 15 минут в поле зрения всплыла Макалу, пятая в ряду высочайших вершин, а затем, наконец, и легко узнаваемый профиль самого Эвереста.
Чернильно-черный клин его пирамидальной верхушки выбивался из общего рельефа, в гордом одиночестве возвышаясь над окружающими горными хребтами. Вонзившись в струйный поток, по силе сравнимый с ураганом в 120 узлов, гора пропорола в нем зияющую рану, взметнув в небо тысячи завитков из кристалликов льда, которые, словно длинный шелковый шарф, потянулись к востоку. Когда я глазел на этот инверсионный след, до меня вдруг дошло, что вершина Эвереста находится на той же высоте, что и герметичный реактивный лайнер, несущий меня по небу. Мое намерение забраться на крейсерскую высоту реактивного аэробуса поразило меня в тот момент своей нелепостью. Мои ладони стали липкими.