Десятое Правило Волшебника, или Призрак - читать онлайн книгу. Автор: Терри Гудкайнд cтр.№ 156

Кэлен обратила внимание, что хотя, будучи императором, Джегань, скорее всего, мог выбирать любую из многих женщин, которые желали близости с таким представителем власти и силы, он все же предпочитал брать их силой. Он предпочитал брать то, что не предлагалось, брать то, что не мог получить как результат собственных заслуг.

– Сегодня вечером некоторые из команд проводят отборочные игры. И все они надеются, что однажды смогут получить шанс сыграть с моей командой в великом соревновании за высшие награды. Моя команда, раз-другой в месяц, играет с лучшими из лучших. Они никогда не проигрывают. Но в каждой новой группе претендентов всегда тлеет надежда, что именно они окажутся теми, кто победит лучших – то есть императорскую команду – и будут объявлены победителями игр. Для такой команды будет предостаточно наград, не последняя из которых – наиболее красивые из тех женщин, что сейчас проводят время только с мужчинами моей команды.

Казалось, ему нравилось рассказывать ей о нравах этих женщин, словно он говорил обо всех женщинах вообще, и, делая это, по сути, сообщал ей, что думает, что она точно такая же. Она бы предпочла вскрыть вены. Проигнорировав эти косвенные намеки, она задала ему вопрос:

– Но если твоя команда не играет, для чего тебе смотреть эти игры? Ведь несомненно, что такой человек, как ты, не стал бы дарить свое драгоценное присутствие верноподданным исключительно только из великодушия.

Он уставился на нее с недоумением, будто это был очень странный вопрос.

– Ну, разумеется, чтобы посмотреть их стратегию, выявить самых сильных и самых слабых среди тех, кто будет противниками моей команды.

К нему снова вернулась коварная улыбка.

– То же самое, что делаешь ты – оцениваешь всех, кто может стать твоим противником. И не пытайся убеждать меня, что не делаешь этого. Я вижу, как твой взгляд застывает на оружии, оценивает планировку помещений, позиции людей, укрытия и маршруты для побега. Ты все время ищешь возможность, всегда следишь, всегда думаешь, как справиться с теми, кто стоит у тебя на пути. Джа-ла очень похожа на это. Эта игра тренирует стратегическое мышление.

– Я видела, как играют в нее. И могу сказать, что стратегия в ней не самое главное, в первую очередь эта игра тренирует жестокость.

– Ну, если тебя не привлекает стратегия, – сказал он с самодовольной ухмылкой, – тогда ты без сомнения будешь наслаждаться, наблюдая, как напрягаются и борются друг против друга потные мужчины. Большинство женщин любят смотреть игру ради этого. Мужчин больше привлекает стратегия, как выигрывается или проигрывается состязание, возможность поболеть за свою команду, представить себя на месте игроков; женщинам нравится наблюдать полуголые тела и лоснящиеся от пота мускулы. Они любят видеть победу сильнейших мужчин, мечтают быть желанными для победивших героев и планируют способы сделать себя доступными для них.

– И то и другое не представляет для меня интереса. И жестокость, и бессмысленное спаривание.

Он пожал плечами.

– На моем языке Джа-Ла Д’Йин означает «игра жизни». А разве жизнь не борьба… не жестокое и грубое состязание? Состязание людей и полов? Жизнь, подобно Джа-Ла Д’Йин, это жестокая борьба.

Кэлен знала, что жизнь могла быть жестокой, но знала и то, что жестокость – не главное в жизни и не ее цель, и что состязание полов не было столкновением противников, а означало сближение в общей работе и наслаждении жизнью.

– Для таких, как ты, – да, – сказала она. – И в этом одно из отличий между мной и тобой. Я использую насилие лишь как последнее средство, лишь тогда, когда требуется защитить мою жизнь, мое право на существование. Ты же используешь насилие и жестокость как метод исполнения своих желаний, даже самых обыденных, потому что, за исключением силы, у тебя нет ничего заслуживающего внимания, чтобы предложить взамен того, что ты хочешь или в чем нуждаешься, – включая и женщин. Ты отбираешь, а не заслуженно получаешь.

Я выше этого. Ты не ценишь жизнь и не ценишь ничего, что в ней есть. А я ценю. Вот почему тебе приходится сокрушать вокруг все доброе и ценное – потому что это раскрывает никчемность твоей жизни и показывает, путем контраста, как, ничего не создавая, ты попусту расточаешь свое существование.

Вот почему ты и другие, подобные тебе, ненавидят таких, как я, – потому что я лучше тебя, и ты знаешь это.

– Подобное убеждение как метка грешника. Посчитать свою собственную жизнь имеющей значение и смысл есть преступление как против Создателя, так и против твоих собратьев.

И только она взглянула на него, он выгнул бровь, изображая предостерегающий взгляд, и наклонился к ней чуть ближе. Он поднял толстый палец – украшенный отнятым у кого-то золотым кольцом – прямо перед ее лицом, отмечая важный момент, словно учил эгоистичного и своевольного ребенка, едва избежавшего заслуженной порки.

– Братство Ордена учит нас, что быть лучше, чем кто-то конкретный, означает быть хуже каждого.

Кэлен никак не могла отреагировать на столь вульгарную идеологию. Этот благочестивый постулат пустопорожней веры предоставил ей неожиданное и истинное проникновение в бездну натуры варвара и в мстительную природу самого Ордена. Это концепция, сама же опровергающая то основание, на котором она построена, – что жизнь имеет право существовать ради самой себя – с целью оправдать убийства ради абсолютно притворных убеждений Ордена относительно правильного понимания общего блага.

Этим примитивно сконструированным иррациональным догматом он просто и непреднамеренно разоблачил все и вся.

Это объясняло порочность всех его побуждений и главных эмоций, управляющих поведением этих людей-чудовищ, огромными массами, собранными вместе и готовыми убить любого, кто не подчиняется их убеждениям. Это был догмат, отрицающий цивилизацию и прославляющий дикость как способ существования и требующий постоянной жестокости, чтобы уничтожать любую достойную идею и человека, который ее принял. Это было учение, привлекающее в свои ряды воров, желавших считать себя добродетельными, убийц, жаждущих священного оправдания крови невинных жертв, что насквозь пропитала их души.

Этот догмат приписывал любое достижение или успех не тому, кто его реализовал, а, напротив, тем, кто не работал над ним и не был достоин его, именно потому, что они не заработали его и, следовательно, не заслужили. Он ценил грабеж, а не созидание.

Это была анафема индивидуальности.

В то же самое время это было пугающе печальное признание своей гнилой сути и слабости, неспособности существовать ни на каком другом уровне, кроме как будучи примитивным животным, вечно в страхе ежащимся, оттого что кто-то еще может стать лучше. Это был не просто отказ от всего, что является благом, и не просто неприятие чужих достижений – это на самом деле было нечто гораздо худшее. Это было выражение точащей изнутри ненависти ко всему хорошему, прораставшей из внутреннего нежелания приложить усилия ради чего-то по-настоящему ценного.

Подобно всем иррациональным верованиям, это тоже было абсолютно неосуществимым. Чтобы быть справедливым, подобное верование должно отказываться от стремления к доминированию, что противоречило самой вере, за которую они сражались. Но в самом Ордене равенства не существовало. Не было равенства среди всех этих просветителей и глашатаев насильственного равенства. Игрок ли в джа-ла, самый профессиональный из солдат или император – лучшие здесь не просто были нужны, но служили примерами для подражания и высоко ценились, с тем чтобы как общность они все таили внутреннюю ярость от невозможности жить согласно их собственному учению и страх, что при этом они будут раскрыты. И в качестве наказания за их собственную неспособность осуществить их священные верования через приверженность этим учениям, они вместо этого обращались к бичеванию других, объявляя во всеуслышание, как презренны все люди, и изливали ненависть к самим себе на козлов отпущения. Таким образом, они просто перекладывали вину на жертв.