– Нет, на кухня.
– Кухню освещать?
– Нет, фарить суп. Просать котел, сало тает и ощень lecker похлепка!
– Ты, верно, хочешь сказать «вкусный». Черт! Суп на свечном сале… Должно быть, пальчики оближешь!
– Никогта не пропофать, пратишка?
– Ни разу, – серьезно отвечал бретонец. – Когда у нас на борту заканчивается мясо, мы кидаем в котел треску и крыс. И уж какой славный навар от них, братишка! Тебя как звать-то?
– Ульрих.
– Славное имя, друг.
– Хочешь попропофать, пратишка? Я потарить полтюжины.
– Какое там! У нас в трюме крыс для навара достаточно!
– Вы, моряк, такой запафный. Слафный пратишки.
– Я тебе скорей в отцы гожусь, – поправил бретонец. – Тебе же больше двадцати четырех годков не дашь.
– Мне тфатцать пять.
– А мне – почти пятьдесят, так что я могу звать тебя сынком.
– Ja, ja. Я тепе кароши сынок.
– Копченые колбаски любишь?
– Карош с пифом.
– Никакого пива, – королевским жестом отмахнулся Каменная Башка. – Только вино! Скорпионье.
– Скорпионье? Што есть такой?
– Славное пойло из погребов нашего хозяина!
– Карошо.
– Пойдем, сынок.
– И ты платить?
– Я платить за все.
– Я еще плата не получаль.
– Боже правый, ну и выговор! Прям влюбленный лягушонок.
Солдат расплылся в улыбке:
– Мой отец всекта феселый.
– Всегда! – согласился бретонец. – Поторопись, и хватит думать о своих свечках. Твои товарищи обойдутся сегодня и без них. Незачем их раскармливать.
– Ja, ja, кароши отец.
Каменная Башка, за которым незаметно следовали сэр Уильям и Малыш Флокко, вернулся на улицу, покинутую за полчаса до того, и ввалился в таверну «Тридцать бизоньих рогов».
Трактирщик, полоскавший в лохани бутылки и стаканы, при виде гостей всплеснул руками, уронив на пол посуду.
– Что еще за грохот, хозяин? – сурово спросил бретонец. – Или это снаряд свалился на твою таверну?
– Неужто это вы, мой добрый господин?
– Разве я не сказал тебе, что мы еще вернемся? Есть ли у тебя копченые колбаски и острый сыр, которые нужно заливать реками вина?
– Да, мой добрый господин.
– Тащи их живо сюда и не сомневайся: я расплачусь не хуже, чем капитан корвета.
– И еще пифо, – подсказал солдат.
Подмигнув хозяину, Каменная Башка тут же нашелся:
– Пива-то в погребах больше не осталось. Вы, немцы, выдули все до последней капли, не подумав о своих товарищах-моряках.
– Я не пить много пифо.
– Ну так выпей вина!
– Та, фино, неси фино.
– Вот и славно! – одобрил бретонец. – Неси две… четыре… нет, давай сразу шесть бутылок. Только смотри не рейнского!
– Настоящие французские вина.
– Ну да, прикупленные по случаю твоим простофилей-отцом! Значит, опять подсунешь нам свою скорпионью отраву?
– Нет-нет! Как можно? – запротестовал хозяин. – Для вас – только все самое лучшее.
Между тем в таверну вошли сэр Уильям и Малыш Флокко и, не привлекая к себе внимания, сели за самый дальний стол. Каменная Башка искоса взглянул на вошедших, наклонился к солдату и вполголоса проговорил:
– Эти двое наверняка шпионы.
– Как!
– Не нрафятся мне их физиономии.
– В Постоне нелься найти шпион.
– Это мы еще посмотрим.
Тем временем в залу вернулся хозяин с двумя корзинами вина и снеди. Увидев баронета и Малыша Флокко, бедняга едва не уронил свой груз.
– Молодец, трактирщик! – воскликнул насмешливый бретонец. – И смотри не лезь в наши дела! Захлопни-ка лучше глаза и клюв!
Оправившись от изумления, хозяин подал боцману и солдату дюжину копченых колбасок, местами покусанных крысами, канадский коричневый сыр, который жег язык похлеще горчицы, черный хлеб и четыре бутылки вина.
– Бордо, – догадался бретонец. – Черт возьми! Невиданная в осажденном городе роскошь! Да этот трактирщик прямо-таки кудесник! Он, видно, вознамерился нам доказать, что его покойный батюшка был не такой уж осел! Откупоривай! – распорядился Каменная Голова. – А ты, сынок, налетай на сыр и колбаски. Уж поверь, в них не припрятаны американские штыки.
– Спасипо, отец. Ты кароши тофарищ.
– Ешь, да про вино не забывай! Покажи, как немцы умеют пить.
– Ты платить.
– Само собой! Говорю же тебе: я готов уплатить хоть за весь хозяйский погреб. Поверишь ли, какое дело, ни гроша не потратил за те десять месяцев, что мотался в море. У меня в кошельке за поясом столько серебра, что хватит на пятьсот бутылок, двести обедов и три сотни завтраков… Так что пей, сынок. Я плачý.
Солдат набросился на сыр и колбаски, щедро заливая их мнимым бордо. Доблестный боцман не отставал от немца, особенно налегая на вино.
Когда почти все нехитрое угощение исчезло в утробе новоявленных товарищей, Каменная Башка водрузил здоровенные ручищи на стол и, глядя солдату прямо в глаза, внезапно спросил:
– Ты когда-нибудь влюблялся, сынок?
Прежде чем ответить, немец опустошил очередной стакан и, зардевшись, как девица на выданье, покачал головой:
– А фи, папаша, флюпиться?
– Допьяна!
– Фи карячи щелофек.
– Горячий, как лава, сынок! Думаю, ты можешь мне помочь.
– Я? Как?
– Ты несешь караульную службу при Оксфорд-мэншн, так?
– Та, папаша.
– Съешь-ка еще колбаску и выпей вина.
– А мошет, пифа?
– Моряки пьют только бордо и джин.
– Прозит! Карашо, карашо!
– Хозяин, тащи-ка сюда ту бутылку джина, что твой отец купил сто лет назад! – Раскурив трубку, боцман продолжил: – Сынок, ты видел когда-нибудь женщин в особняке?
– Та, тфух.
– Красивых?
– Тефушка красифый.
– А вторая?
– Та тоже молотая.
Каменная Башка испустил из бочкообразной груди тяжкий вздох, больше похожий на шум кузнечных мехов, и прижал руки к сердцу.
– Ах, любовь, любовь!.. – патетически воскликнул он. – Вот уже десять месяцев, как я ищу ее по всему свету.
– Кого, папаша?