Хозяйка, средних лет миловидная шатенка, приготовила ужин: кукурузную кашу на сливочном масле. Насквозь промокшие геодезисты ели обжигающе горячую кашу, хвалили хозяйку:
— Такой мы и дома не едали.
Знаток кулинарии Хоменко показал свою осведомленность:
— У нас в Приднестровье эта каша называется мамалыгой.
Хозяин с гордостью ответил:
— Мой дедушка родом из Приднестровья. Попал к туркам в плен. Перевозил через Дунай суворовских лазутчиков. Лазутчики попали на засаду, с ними был мой дедушка-лодочник. Русские отбивались до последнего вздоха. Там и легли под турецкими ятаганами. Вместо плена русские предпочли смерть. Царство им небесное.
Хозяин перекрестился, как в России крестятся православные — тремя перстами.
— А как же ваш дедушка в живых остался? — заинтересованный рассказом, спросил Чикутин.
— Дедушку схватили. Тогда ему было, как сейчас Георгию, — показал на сына. — Дедушку продали в Грецию. Купец из Габрово, болгарин, выкупил его, взял на воспитание.
Константин, тоже взволнованный рассказом, чуть было не спросил, кто этот габровский купец, но сдержал себя.
Николай Дмитриевич предостерег:
— Не стоит намекать, что вы местный житель. Заинтересуются вашим прошлым, выйдут на вашего мудира. А тот вспомнит о поджоге почты…
Утро следующего дня выдалось солнечным. Русские, поблагодарив Денковых, выехали в поле, занялись привычной работой. А Константин Фаврикодоров, получив инструкции от начальника экспедиции, тайно отправился в Габрово.
По совету Николая Дмитриевича ему пришлось изменить свою внешность. Теперь у него была борода с проседью и огромная копна курчавых волос. Турецкий костюм делал его неузнаваемым.
В руках он нес плетеную из ивовых прутьев круглую корзину. Эту корзину он припас еще в Варне на базаре мелких поделок. Там же он купил два пакета анатолийского табака — отцу в подарок, матери — иконку с изображением святого Кирилла, просветителя болгар, сыну — ножик из немецкой стали, а жене, если удастся ее увидеть, серебряный перстенек с изображением ангела.
А еще были при нем несколько золотых монет с изображением двуглавого российского орла и на гербовой бумаге свидетельство, удостоверяющее Фаврикодорова как подданного России, участника научной геодезической экспедиции.
Свидетельство — это охранная грамота. Но у жандарма, который потребовал бы документ, вызвало бы недоумение, почему этот болгарин в турецкой одежде?
Расчет был до наивности прост: правоверный турок — господин над болгарином, документы спрашивать вряд ли кто посмеет.
Габрово. 1869. 26 июля
Город был все тот же. За шестнадцать лет разлуки здесь мало что изменилось. Разве что в центре города, сразу за мечетью, появились двухэтажные дома: первый этаж каменный, второй — деревянный. В этих домах, как потом Константин узнал, жили военные начальники, главным образом командиры таборов: пехоты, кавалерии, артиллерии. Таборы были пока только на бумаге, но в случае войны их предполагалось набрать из запаса, из так называемого ихтиата.
На окраине Габрово тоже строились дома, но гораздо беднее и неказистее. Сначала ходили слухи, что в этих домах, которые возводили иностранные специалисты, прежде всего англичане, будет размещаться кочевое племя, по всей вероятности сербские и черногорские цыгане.
На вопросы любопытных англичане отвечали уклончиво: «Да, это племя кочевое, но с кинжалом в зубах. Будут резать русских».
Габровцы, извечные любители юмора, считали, что чопорные иностранцы с туманных берегов Альбиона шутят. Солнце и вино, как известно, располагают к юмору, даже если это юмор висельников.
Довольно скоро габровцы убедились, что в шутке иностранцев была большая доля правды. Эти дома — в каждой семье не меньше дюжины детей — стали заселять выходцы из России, прежде всего с Кавказа. По вере они, как и турки, были мусульмане. Для них англичане и мечеть построили.
Уже более ста лет на Северном Кавказе они резали русских, а русские в ответ сжигали их аулы. Для горцев война стала образом их жизни. Кто им платил, тому и служили. Меняли хозяев, как лошадей. Так, горец Шамиль, не получив от турецкого султана оружия и денег, перешел на службу к русскому царю, поселился в Калуге со всем своим гаремом. Жил бы долго, если бы не вздумал посетить Мекку. Там его и подсидели недавние друзья, недовольные заключением мира с русскими.
Воинственные кавказцы не мыслили себя без военной добычи. По этой причине много черкесов переселилось из России в Турцию. Некоторым из них было отведено местожительство на окраине Габрово. Из черкесов для войны набиралось надежное войско. Большая их часть придавалась полевой армии. Сами турки их называли башибузуками (ассакири-муавине — сорвиголовы).
Пока не было войны, башибузуки объединялись в банды. Грабили и убивали болгар, но за убийство турка черкесом рубили головы всей его семье, включая малолетних детей, будь их у черкеса хоть полторы дюжины. В Габрово, например, не помнили случая, чтобы черкес зарезал турка.
У черкесов считалось шиком похищать людей. Их выгодно сбывали в Африке. За молодого, сильного и здорового русского турецкие купцы давали две скаковые лошади или одного верблюда.
После Крымской войны на Кавказе наступило затишье. Русская армия взяла под контроль все дороги и аулы. Похищать и переправлять людей в Турцию стало трудней и опасней. Схваченного бандита казнили, а его семью вывозили в Сибирь. Если в ауле обнаруживали банду, сжигали весь аул, давая жителям час на сборы. После крутых мер, предпринятых русским правительством, волна бандитизма на Кавказе пошла на убыль.
Вскоре Кавказ стал полниться слухами, что в ближайшее время на Балканах начнется война. Русские войска подтягиваются к Дунаю. Турецкая сторона готовится к обороне…
Об этом говорили на рынках Варны, Шумлы, Осман-базара.
О том же начал было рассказывать и Атанас Манолов, друг детства, к которому Константин зашел узнать новости.
Атанас жил на окраине. Из окон его дома видны домики черкесов. Сразу отправиться в дом родителей Константин не решился. Своим появлением после долгой разлуки он боялся их напугать. Да и живы ли они? У них ли его сын? Гочо был тогда маленьким. Отца он, конечно, не помнит.
Остерегался он заходить и к другу. За то время, когда они расстались, друг мог измениться, поменять взгляды, стать продажным чиновником. Увидит изгнанника — побежит с доносом.
Но, слава Богу, друг не побежал. Он был учителем, преподавал в гимназии древнегреческий язык. Обычно люди этой профессии не идут на предательство даже за деньги.
Когда он зашел к Атанасу, были уже сумерки, но еще достаточно светло. Под сенью виноградника Атанас не сразу узнал друга своего детства. Перед ним стоял высокий, смуглый, с копной курчавых волос, в турецкой одежде человек. Он держал в руках плетеную корзину. Стоял и улыбался.