Между тем физиология брала свое, и где-то в начале шестого Брейн был вынужден открыть глаза и сделать вывод – нужно выйти и отлить, как бы ни не хотелось выбираться из прогретого спальника. А еще достать откуда-то снизу ботинки.
Полночи Брейн ощущал их, как чуждые элементы в его сформировавшейся системе уюта, но теперь и они были в порядке – теплые, крепкие, надежные.
Глубоко вздохнув, он изнутри опустил магнитный замок защитной мембраны и замер: прямо перед ним, всего в каких-нибудь полутора метрах, висел, сверкая винтами, разведывательный беспилотник.
И Брейн, и его товарищи, вместе с оснасткой, были сейчас укрыты наметенными сугробами из мелкого града, и едва ли этот аппарат мог разглядеть что-то, кроме, быть может, небольшого отверстия, через которое из своего спальника за прибором наблюдал Брейн.
«Да лети уже прочь, сволочь!» – мысленно начал ругаться Брейн, но беспилотник оставался на месте, продолжая сверлить Брейна и заметенных снегом товарищей сборкой из пяти объективов.
Спустя минуту, когда Брейн уже раздумывал, а не врезать ли по этой шпионской харе, дрон вдруг улетел, и Брейн получил возможность скинуть тяжелое одеяло из наметенного снега, надеть ботинки и выбраться, чтобы отлить.
К тому времени, как он вернулся, проснулись Батон и Григ.
– Ты как? – спросил Григ.
– Облегчился.
– И я сейчас тоже… – пообещал капрал, вылезая из спальника.
– А мне бабы снились, – признался Батон, но, выбравшись из спальника, также поспешил к покрытой инеем стене.
– Хотя бы знакомые? – спросил Брейн, чтобы просто поддержать разговор перед завтраком.
– Нет, какие-то новенькие. По-моему, они приехали в гости к Крысу-Рокферу. Вроде родственницы.
– К Крысу приезжают только шлюхи, Батон, – заметил Григ.
– А чего это сразу шлюхи?
– А того, что он может оплатить и шлюх, и их доставку.
– Ты-то откуда знаешь? Ты же тише воды в долине?
Брейн усмехнулся. Он уже прошел ту стадию, когда Григ казался ему спивающимся в яме алкоголиком.
– Просто слушай, Григ лишнего не скажет, – посоветовал он, и Батон внял этому совету.
– Прости, Батон, но я давно знаю Крыса. У него имеются деньжата – он хорошо вложился и сидит на процентах, хотя многие в долине считают его бедняком, – сказал Григ.
– Так, значит, ты слышал и про Медею? – осторожно спросил Батон.
Брейн вздохнул. Даже не будучи посвященным в эту драму, он примерно представлял, о чем речь. И Григ кивнул, он знал все.
– А давайте не будем ослаблять наш боевой дух, господа, – почти потребовал Брейн.
Он ожидал каких угодно возражений или оправданий, однако Батон принял предложение с пониманием.
– Прошу прощения, сэр.
– Ладно, забыли. Давай смотри в свой график – когда нам следует выходить…
Глава 112
Поскольку график начался заново, промежуточные перебежки не казались такими уж изматывающими после достаточных перерывов на отдых.
– Здесь будет большая долина, мы ее за один раз не преодолеем, – сообщил Батон во время очередного привала.
– И что ты предлагаешь? – уточнил Брейн, выскальзывая из тяжелой разгрузки и доставая из ранца включенный заранее картридж с малиново-сливочным пюре.
Он стал привыкать к темпу их передвижения и знал, когда запустить картридж, чтобы тот был готов к очередному привалу.
– Чтобы не нарваться на неприятности, предлагаю следующую переходную смену потратить на наблюдение. Заляжем вон там – на хребте… – Батон указал на линию, где ряд холмов был соединен снежным массивом. За ними начинался длинный спуск в ту самую – слишком большую долину.
– А чего высматривать будем? – спросил Григ.
– Ну, если ты видишь «снежных мошек», то их и ищи. А мы с начальником постараемся высмотреть запрятанные в снегу позиции.
– Думаешь, будут?
– Это последний длинный переход, после него мы окажемся в районе, где можно найти вентиляционные шахты, заметить тайные указатели минных полей и всякие прочие признаки близости к базе.
Обсуждать больше было нечего, поэтому после очередного разрешенного графиком перехода группа за несколько минут добежала до хребта и дружно свалилась в сыпучую ледяную крупу, подставляясь под яростные порывы ветра.
Спустя четверть часа не стало заметно даже следов – все замела струящаяся поземка.
Они расположились примерно в пятнадцати шагах друг от друга с включенной системой ультракороткой связи, и в сорока метрах уже никто не мог уловить их переговоров, только вторичные волновые аномалии, расшифровать которые было невозможно из-за больших искажений.
– Давай, Григ, паси ситуацию, – произнес в эфире Батон, продолжая обустраиваться на сыпучем сугробе в тяжелой оснастке.
– А почему я?
– Ты «снежных мух» видишь…
– Не всегда.
– Ты говорил про край зрения, – напомнил Брейн, который и сам пытался наладить такое зрение, ведь, как ему казалось, когда-то и у него что-то подобное получалось.
У Батона был бинокль, у Брейна – тоже. Но пока он не стал его доставать, пытаясь улечься поудобнее, не снимая разгрузки с навешанной на нее амуницией и оружием.
Брейн чувствовал себя опрокинувшейся инженерной машиной – случалось видеть такое во время службы.
Эдакое многоколесное чудище, оснащенное землеройными роторами, отвалами, пневмодробилками и еще полудюжиной приспособлений.
Брейн помнил, как эта машина-робот, завалившись на бок, беспомощно клацала всеми этими скребками и кусаками, а противник обрабатывал квадрат из минометов крупного калибра. Тогда эта машина здорово помогла. Она отвлекла на себя весь интерес партизан, а Брейн с командой и пассажирами в автоприцепе проскочили опасное место.
Лишь когда они отмахали еще метров триста, в инженерную машину угодила фугасная мина.
Сейчас Брейн чувствовал себя такой же машиной, с той лишь разницей, что пока его не обстреливали.
В какой-то момент он почувствовал, что улегся так, что нигде особенно не давило. Сразу захотелось прикрыть глаза, но Брейн тут же встряхнулся. На холоде его не отпускало желание поспать. Возможно, это было связано с какими-то особенностями его личной биологии, но стоило приморозить, и он становился заторможенным.
И снова он, едва смежив веки, вдруг увидел на периферии зрения настоящий салют! Крохотные ракетницы сотнями взлетали при солнечном свете и не успевали затухнуть, как снизу подрывались новые заряды и неслись к небу.
Брейн не сразу понял, что видит тех самых «снежных мошек», а когда понял, попытался свести свои видения в какую-то систему.