– Иль Капо в библиотеке – Агнесса не сводила глаз с ее вульгарно смотрящихся туфель.
«Иль Капо», наверное, означает «босс», решила Джемайма. Она смотрела «Крестного отца» и распознала это слово. Девушка отправилась туда, куда указала Агнесса, недоумевая, неужели новый гардероб дал прислуге неправильное представление о ней и о том, что она здесь делает. Джемайма тут же отругала себя за это. Надо волноваться о других вещах, а не о том, что думает персонал.
Лучиано выпил подряд четыре стакана бренди, пока ждал звонка Чарльза. Его отец имел пристрастие к спиртному, однако он достаточно редко позволял себе притрагиваться к крепким напиткам. Сейчас же новость об этой ужасной афере с подменой личности в буквальном смысле пожирала его живьем. Он жаждал вывести Джемайму на чистую воду, но требовалось больше фактов. Он был очень зол и взбешен, его раздирали противоречия.
Раздался тихий стук в дверь. Лучиано нахмурился, думая, кто осмелился нарушить его уединение. Однако поднялся и открыл дверь. На пороге стояла Джемайма, лицо ее светилось улыбкой. Он не ожидал увидеть ее такой счастливой и даже отступил на шаг назад. А ведь она еще не в курсе, что он знает правду, и поэтому, конечно, счастлива. Как еще она может себя чувствовать, если он отдал ей спальню напротив своей и подарил целое состояние в виде дизайнерской одежды. Она охотница за богатством и счастлива получить все это. Наняв Карлотту, он избавил ее от обязанности постоянно заботиться о ребенке, чему она тоже наверняка рада, ведь это дополнительная свобода.
– Лучиано, – она окинула взглядом комнату, – боже мой, какая замечательная комната! Тебе очень повезло иметь столько места для книг.
– Ты пришла сообщить мне об этом?
Джемайма направилась к письменному столу.
Лучиано проводил ее взглядом, обратил внимание на ее пышные формы, подчеркнутые юбкой, стройные ноги и босоножки. Джемайма выбрала именно те, которые хуже всего подходили к одежде. На невероятно высоком каблуке. Он удивился, увидев, что она с трудом стоит на каблуках, будто надела их в первый раз.
Девушка смотрела на него, как всегда, неподражаемо привлекательного, хотя напряженного и злого. Лицо Лучиано было каменным. Видимо, действительно случилось что-то очень нехорошее.
– Что-то случилось? Могу я чем-то помочь?
– С чего, черт возьми, ты взяла, будто что-то случилось? – огрызнулся Лучиано.
– Это очевидно.
Его глаза, темные, блестящие, такие соблазнительные, обрамленные пушистыми ресницами, пристально смотрели на нее. Она еле держала себя в руках. Лучиано молчал, стиснув зубы.
– Я не рассержен.
– Хорошо, не буду вмешиваться.
– Возможно, так лучше.
Она отвернулась к окну, за которым открывался замечательный вид с клумбами, аккуратно постриженными кустами в английском стиле и поросшим мхом старым фонтаном. Не хотелось поддаваться гипнотическому взгляду Лучиано.
– Я хотела поговорить об одежде, которую ты для меня купил.
С этими словами она вытянула вперед ногу, демонстрируя босоножки, и стыдливо опустила ее.
– Эти туфли великолепны. Да и все остальные вещи тоже. Но я не могу принять это, кроме разве что босоножек.
– Почему? И да, повернись лицом, когда разговариваешь со мной.
С неохотой Джемайма повернулась и тут же поняла, почему предпочитает говорить с ним, не имея зрительного контакта. Он слишком сильно влияет на нее. Мысли отключаются, едва она ощущает на себе его взгляд. Джемайма опустила ресницы, пытаясь хоть как-то защититься от его влияния. Губы задрожали от напряжения и волнения.
– Очень благодарна тебе за столь щедрый жест, но я не привыкла получать такие дорогие подарки от людей…
– Я не люди! Кроме того, я предположил, что ты привыкла получать подарки от мужчин.
– Да. Но это не значит, что так правильно. Раньше принимала, но это не значит, что я и сейчас так поступаю. Может, я решила измениться. – Джемайма медленно закипала.
– А может, я римский папа? – съязвил Лучиано.
– Жизнь с Никки изменила меня, заставила ценить то, что действительно важно.
– Уже через несколько часов после его рождения ты приняла решение о том, что важнее для тебя. Деньги. Забыла?
Джемайма вскинула подбородок.
– Однако это не значит, что я не могу изменить своего мнения. И я действительно изменилась. К твоему сведению, я стараюсь начать все с чистого листа.
Лучиано рассмеялся, холодно блеснув глазами.
– Ты шутишь, да?
– Нет. – Джемайма с горечью вспомнила, как покойная сестра не раз говорила об этом. – Наступает момент, когда человек меняется. Зачем бы ты мне стал отдавать всю эту одежду, бог мой?
– Ты не такая наивная.
Джемайма еще больше покраснела.
– Значит, очевидно, это подарок, намекающий на определенные ожидания. И если я не готова соответствовать этим ожиданиям, я не могу принять и подарок.
– Ты можешь соответствовать тому, чего я от тебя жду.
Его глаза уже мысленно раздевали ее, от этого Джемайму бросало то в дрожь, то в жар, между ног запульсировало, грудь тотчас налилась, соски напряглись и обрисовались под тонкой тканью футболки.
– Я здесь только на несколько недель ради твоего сына. Для него, а не для тебя.
Лучиано выругался.
– Я стараюсь быть честной, чтобы избежать недопонимания.
Лучиано медленно приближался к ней, плавно и грациозно, как ночной хищник. Что такая женщина, как она, знает о честности? Он еще раз выругался. Знает ли она вообще, что это такое?
Сейчас он был так близко, что она могла дотронуться до него. Сердце бешено заколотилось. Джемайма напряглась и выпрямила спину.
– Мне не нравится, как ты выражаешься.
– А мне не нравится, когда люди вокруг меня говорят ерунду или лгут. Ты говоришь, что не хочешь лгать мне, и уже это большая ложь.
Джемайма смотрела на него широко распахнутыми глазами.
– Ты всегда уверен в собственной привлекательности?
Он медленно начал расплетать ее косу.
– Я хочу увидеть твои волосы распущенными.
«Жизнь с чистого листа», – прокручивал он в голове. Неужели она действительно надеется впечатлить его такими словами? Как она может смотреть на него своими ледяными голубыми глазами и врать, врать в лицо? Бесстыдная глупая лгунья. Гнев снова разгорелся в его сердце. Он слишком хорошо знает, насколько бывает умна женская ложь.
– Ты слишком сильно тянешь волосы.
Лучиано запустил пальцы в ее светлую гриву и притянул к себе.
– Ты не должна мне лгать. Если бы ты знала, как я злюсь при этом, не стала бы так поступать.