«Интересно, — подумал я, — а заказывают они на свои виллы пиццу «Луи Тринадцатый»?!»
— Подождите!
Охранник плотно закрыл окошко, взялся за телефонную трубку и, набирая номер, поднялся со стула, будто звонил президенту.
Я отошел, закурил, представляя, что может произойти на том конце провода, когда они услышат мое имя.
Видел, как охранник несколько раз кивнул невидимому собеседнику и положил трубку.
Отодвинул рамку окошка и спокойно сказал:
— Сейчас к вам выйдут…
Итак, никто не собирался падать мне на грудь и приглашать на запрещенную для смертных территорию.
Я сел на бордюр, стряхивая пепел на ночные фиалки.
Мысль о том, как миссис Маклейн выходит или лучше — выезжает — из этих ворот за покупками и ведет непринужденные разговоры с этим охранником, добавила к моему нынешнему состоянию определенную дозу раздражения.
Подумал, что, когда она выйдет, у меня не будет сил сдержать его и я выскажу то, что давно уже похоронено на дне того шкафа: не лучше ли было выяснить все сразу, а не бежать куда глаза глядят в тот злополучный для нас обоих день?
Спрошу: как она могла так поступить со мной? с матерью? со всем тем, что должно быть потом, — с нашей жизнью, привлекательность которой я, каюсь, тогда так мало понимал?
Сухо и спокойно я объясню ей ошибку и, взяв за руку, как непослушного ребенка, поведу к Елизавете.
Пусть разбираются — мавр свое дело сделал!
Впрочем, не обойду вниманием и того вора этнографа-искусствоведа (который, вероятно, побежит следом, подтягивая свои пижамные штанишки)!
Может, скажу, что его любовная песенка спета и он будет отвечать за нее по всей строгости закона!
…Если честно, я не знал, как поступлю.
И поэтому стряхивал и стряхивал пепел на нежные лиловые головки цветов, которые, несмотря на пренебрежение, продолжали безумно дурманить мою голову удушающим ароматом.
Наконец за воротами послышался шорох гравия.
Я не спешил поднять глаза.
Все во мне заледенело.
Хотя зря я волновался: ко мне приближался молодой человек, на ходу застегивая пуговицы слишком свободного клубного пиджака.
Несмотря на этот респектабельный костюм, на его ногах были шлепанцы, надетые на босу ногу, и брюки-«капри» с седыми залысинами вокруг карманов.
Я медленно поднялся, удивляясь, что картинка моего представления о мистере Маклейне не совпадает с реальным изображением.
Мужчина остановился, внимательно осматривая меня. Несмотря на пренебрежение, которое он пытался изобразить на круглом лице, обрамленном длинными кудрявыми волосами, во всей осанке сквозило нечто второстепенное и неуверенное.
— Я вас слушаю, — произнес молодой человек, проводя рукой по застежке пиджака.
— Вы — Джошуа Маклейн? — с сомнением спросил я.
— Да. Это я, — подтвердил молодой человек и снова проверил, хорошо ли застегнут пиджак.
Я улыбнулся, стрельнул окурком в носок его левого шлепанца, из которого торчали нестриженые и довольно грязные ногти.
— Брэдди Питт! Приятно познакомиться, — сказал я довольно серьезно, вежливо поклонился и продолжил: — А сейчас подойдет Анджелина Джоли — она как раз отлучилась купить для нашей вечеринки пакетик «Мивины»… Вы любите «Мивину»?
Молодой человек заморгал и весьма некстати шмыгнул носом.
А я воздал хвалу Тонино Бенаквисто с его «Сагой», в которой тот изложил теорию нестандартных решений: чем абсурднее объяснение, тем лучше клюют на него те, кого тебе необходимо сбить с толку.
Итак, молодой человек с интересом взглянул за мою спину в ожидании, не маячит ли за ней фигура Анджелины Джоли.
Я медленно (очень медленно для той ярости, которая уже бушевала во мне на всю катушку!) развернулся — и резко (особенно резко!) нанес удар правой в его растерянную физиономию.
Через мгновение мы уже катались по клумбе, поднимая фейерверки вырванных с корешками ночных фиалок.
А еще через некоторое время я увидел над собой фигуру в полицейской форме.
И это был уже не маскарад…
* * *
…Было шесть или семь часов утра, когда мимо клетки, в которой я провел бессонную ночь, прошла нахмуренная делегация моих спасителей: Лиза, Дезмонд и Мигель.
Они направлялись к столу дежурного.
Их лица излучали суровость.
— Прекрасно! — сказала Лиза, приостанавливаясь у клетки. — Ночь за решеткой — это в твоем стиле!
Я виновато улыбнулся.
Она прошла мимо, а я подмигнул соседу по смежной камере: сейчас нас вытянут отсюда! Пол растерянно пожал плечами, мол, влияние моих друзей не должно распространяться на него. Но я сделал ему знак «Ок! Не сомневайся, всю вину беру на себя».
У Пола была подбита челюсть, у меня под глазом светился фиолетовый синяк.
Всю ночь, не учитывая времени, которое было потрачено с сержантом Маркусом Дрейком на составление протокола, мы провели в тихой беседе, выясняя все недоразумения нашей встречи.
До того как знаменитый сержант Дрейк взялся выяснять наши имена, Пол хмурился, потирая челюсть, и упорно пытался доказать, что я имею дело с «мистером Маклейном».
Но как только мы оказались друг напротив друга перед столом полицейского, мой законопослушный противник изложил всю правду. Она заключалась в том, что он, Пол Стайер, тридцати лет, уроженец штата Кентукки, работает садовником на вилле профессора Калифорнийского университета мистера Джошуа Маклейна, который сейчас в командировке. Я сообщил все данные о себе.
Но суть конфликта осталась для сержанта Маркуса Дрейка непонятной.
Ведь ни я, ни садовник не могли объяснить наверное, из-за чего началась драка.
О том, что Пол решил выдать себя за хозяина, я промолчал, ведь видел, что для него это обстоятельство окажется роковым.
Почему это произошло, решил выяснить позже, пока сержант коротал ночь за своим столиком в конце коридора.
— Прости, старик, — сказал я, обращаясь через решетку к спине Пола, который гневно сопел на деревянной скамье, повернувшись ко мне спиной. — Мой удар предназначался не тебе…
Он не шелохнулся.
Но я видел, что на его спине выросло с десяток любопытных ушей, и продолжал говорить. Пришлось объяснить, что я приехал издалека, чтобы разыскать мистера Маклейна, и вряд ли уеду, не повидавшись с ним. Так что, даже если мы останемся здесь до конца жизни, ему все равно придется объяснить, что заставило простого садовника разыгрывать передо мной спектакль с переодеванием в явно чужой пиджак.
Спина Пола напряглась, и я решил додавить его.