Раздражение в глазах обернувшегося к парню тваребожца сменилось легкой растерянностью.
— Не знаю, — признался он, приостанавливаясь. — Наверное.
Обережник безнадежно покачал головой и изменил вопрос:
— Когда ты в последний раз ел?
Тот честно попытался вспомнить.
— Давно… а какой сейчас год?
— Триста одиннадцатый от Воцарения Двуединого.
Мужчина беззвучно пошевелил губами, одновременно сгибая и разгибая пальцы.
— Двадцать шесть лет назад.
— Ты хотел сказать — часов? — после неловкой паузы уточнил поравнявшийся с ними ЭрТар.
Жрец молчал, продолжая так таращиться на ладони, словно там выросло по семерику лишних пальцев.
— Я слышал, что человек может прожить без пищи не больше месяца, — как бы между прочим заметил обережник. С одеждой эта уловка сработала, вдруг здравый смысл снова на минутку проснется?
— Мне столько и не надо.
Парень понял, что с этим ненормальным быстрее сам рехнется.
— В любом случае ты должен был успеть проголодаться, — заключил он, чуть ли не насильно всовывая ему в руки хлеб и мясо — жрец не то чтобы отказывался, скорее не мог понять, чего от него хотят.
Мужчина неуверенно откусил кусочек хлеба, тщательно прожевал и судорожно, как что-то невкусное, но полезное, проглотил. Так же осторожно попробовал курицу.
— Что, не нравится? — досадливо поинтересовался Джай. Сыр бурчал в животе от одиночества.
— Нравится, — подумав, решил тваребожец и, снова ускорив шаг, с проснувшейся жадностью вгрызся в кусок. Куриные ребрышки хрустели на зубах, как каленые горошины. Тишш косился на жреца с нескрываемым неодобрением.
Джай, конечно, знал, что сказочники склонны преувеличивать выносливость героев — «шли они день, шли ночь, сапоги до носков стоптали» — но чтобы настолько! Солнце жарило за два дня сразу, и вытопленная из земли влага удушливым маревом колыхалась над травой. Новые рубахи промокли от пота — у ЭрТара на загривке, а у Джая и спереди и по бокам. Особую «прелесть» странствию придавали холмы, на которые жрец упрямо карабкался, хотя обойти их было бы немногим медленнее.
— Далеко еще?! — не выдержал Джай примерно на девятом.
— Не знаю. — Тваребожец тоже запыхался, но сигналом к привалу, похоже, должно было стать его очередное падение.
— Ну хоть в этой части Царствия?
— Сказал же — не знаю, — огрызнулся жрец. Усталость еще больше настропалила его против незваных спутников, зато и язык развязала. —У меня есть только направление. Расстояние Госпожа почему-то не пожелала мне указать.
— Но так ведь можно до старости невесть где блуждать! — охнул обережник, споткнувшись и чуть не покатившись вниз.
— Не нравится — проваливайте. — Мужчина прибавил шагу, что при подъеме в гору было не самым разумным решением — к макушке он так выдохся, что парни догнали его, даже не прилагая лишних усилий. Противоположный склон оказался еще более крутым, и спускаться по нему стоя отважился только ЭрТар — по-козлиному скача боком и ловко балансируя руками.
— Хэй, очень даже нравится! Я все равно раньше чем через три года домой не собирался.
— У нас… — Жрец перевел дыхание и поправился: — У меня есть всего неделя на Ее поиски.
— А если не найдем?
— Должн… Должен.
Обережник с омерзением воззрился на очередную, глинистую и поросшую очитком кручу.
— А может, она просто не хочет, чтобы ты ее искал?
— Может. — Жрец снова замкнулся и уставился в одну точку, давая понять: трогать его сейчас — все равно что жареное сало в мышеловке. Парни тоже пригорюнились, хоть ЭрТар и пытался беззаботно насвистывать сквозь зубы. Дело, в которое они ввязались, оказалось не только опасным, но и почти безнадежным.
Но другого все равно не было.
Глава 11
Говорит тогда сорока: «Зачем тебе, кабан, перьями давиться — давай я сама ощиплюсь и к тебе в желудок прыгну! Только глаза закрой, а то я девица застенчивая». Поверил глупый свин, открыл пошире пасть и зажмурился, а сорока ка-а-ак клюнет его в...
...тут кабану и конец пришел.
Горская байка
Джай еще никогда в жизни так не уставал. Конечно, в обережь слабаков не брали, но там требовалась быстрота, а не выносливость: погоня за воришкой длится от силы пять минут, и выигрывает тот, кто лучше петляет в толпе и знает больше укромных подворотен.
За целый день жрец дал им отдохнуть всего дважды: в березовой рощице, чья благодатная прохлада так разнилась от полуденного солнцепека, что мужчина без предупреждения сел на землю, а там и прилег на полчасика (Джай рухнул сразу), и возле водного потока, слишком узкого, чтобы именоваться рекой, но уже переросшего ручеек. Перейти его, не раздевшись догола, не получалось, и парни воспользовались случаем, чтобы искупаться и простирнуть старую одежду. Тваребожец, остановившийся только напиться, сначала удивленно наблюдал за плещущимися и фыркающими спутниками, но потом решил последовать их примеру и, кажется, не разочаровался. Так что Тишш остался в меньшинстве — на противоположный берег выбралось нечто тощее, кривоногое и обтекающее, с непропорционально большой головой и мрачно надутой мордой.
Холмы перекинули бороды теней с запада на восток, а там и сплели из них сплошной ковер, оставив солнцу золотить только макушки. В компанию снова напросилась дорога, на сей раз вполне утоптанная и — после сплошного дикоцветья — невероятно милая человеческому сердцу. Когда же впереди показались неказистые домики, Джай готов был расцеловать ее за сводничество.
ЭрТару к подобным «прогулкам» было не привыкать. Взбодрившись после купания, он обогнал жреца и, с той же легкостью ступая задом наперед, уточнил:
— В селище заходить будем, э?
Тот поморщился, но, понимая, что горец не отстанет, неохотно ответил:
— Да. Она может быть там.
— Эге. Значит, стучимся в первую попавшуюся дверь и спрашиваем — а где тут у вас Тв… твоя Госпожа родилась?
— Ну… — Тваребожец чуть сбавил ход. Похоже, именно это он и собирался сделать, но в устах горца оно звучало как-то неправильно. — Я спрошу, родилась ли у кого-нибудь той ночью девочка. А она или нет, сам определю.
— Как?
— Не твое дело.
— Не мое, — легко согласился горец. — Мне просто интересно, будешь ты с тетками драться или дашь себя коромыслами отлупцевать.
— Чего?!
— Точно, — поддержал «сороку» Джай, из последних сил поравнявшись с жрецом. В левом боку уже не просто покалывала, а намертво засела стрелка одышки. — Ни одна нормальная баба тебя к своему ребенку на длину кочерги не подпустит. Пока йер над младенцем Иггровы Слова
[26]
не произнес, его вообще никому показывать нельзя!