«Нужно иметь в виду, что направление течений в северной части Новой Земли до сих пор остается необследованным и мои соображения на этот счет являются гипотетическими. Вот почему выяснение этого капитального вопроса, по моему мнению, должно составить самую главную задачу Новоземельской экспедиции в 1910 году… Ей не только понадобится подняться до крайнего северного пункта Новой Земли, до мыса Желания, но и обогнуть его. Если работы экспедиции дадут положительные результаты, то уже в 1911 году можно будет сделать первый пробный рейс из Архангельска в Енисей по новому Ледовитоокеанскому пути» (там же, с. 67).
Теперь читателю становится понятным наличие нескольких планов на русановскую экспедицию 1910 года и то, как они возникли. Поиски Гольфстрима на севере Карского моря, чтобы получить руководство к действию на будущее — вот, по мнению Русанова, вся суть экспедиции 1910 года, остальное — попутно. Скорее всего Сосновский думал иначе, но как умный администратор он давал волю своему протеже, даже с учетом известного риска. Читателю предстоит далее убедиться в реальности (а еще более сложности) этой идеи. Что касается сроков, то исследователь явно торопил события — до претворения его предложений в жизнь оставалось всего тридцать лет, причем с привлечением такого нового поискового средства, как ледовая авиационная разведка.
Наконец, проблема риска, без которого любая работа в Арктике не обходится — и на этот раз, как покажут дальнейшие события, его было не больше и не меньше, чем обычно. Просто есть люди, способные брать риск на себя и обладающие способностью ориентироваться в экстремальных условиях, уже поэтому рискованных. Русанов был одним из них. Теперь вернемся непосредственно к событиям 1910 года.
Экипаж «Дмитрия Солунского» состоял из 11 человек. Экспедиция включала прикомандированного представителя Минералогического общества М. М. Кругловского, зоолога
С. С. Иванова (студента Сорбонны), препаратора С. С. Че-тыркина, только что вернувшегося из Центральной Азии (где он работал у знаменитого П. К. Козлова из плеяды питомцев Н. М. Пржевальского), а также штурмана В. Е. Реме-зова, который должен был вести астрономические и метеорологические наблюдения. Подбор специалистов позволял выполнить комплекс наблюдений. На Новой Земле Русанов надеялся нанять в качестве опытного проводника Илью Вылку, хорошо зарекомендовавшего себя в прошлой экспедиции. Попутно экспедиция должна была доставить в Крестовую губу стройматериалы для будущего становища. Гидрографические работы там уже проводил штабс-капитан по
Адмиралтейству Георгий Яковлевич Седов, на рейсовом судне «Королева Ольга Константиновна» вместе с будущими колонистами доставленный к месту работ там же оказался в качестве туриста еще один будущий полярник — Николай Васильевич Пинегин.
Настроение Русанова в это время передают его письма в Орел: «…было по горло важной и неотложной работы. Только сегодня закончил всю организацию и все закупки и наем команды… Наша экспедиция организована великолепно. Прежде всего у меня великолепное судно, которое не боится льдов и обладает сильным мотором. Очень большое, стоит оно 35 тысяч рублей, и дал его нам Масленников… От принца Монакского я получил дорогие и прекрасные гидрологические инструменты с очень любезным письмом и пожеланиями успеха. От начальника Гидрографического управления Вилькицкого — астрономические приборы и в том числе три хороших хронометра, каждый из которых стот 400 рублей. У нас две гребные шлюпки, одна лодочка, один парусный бот, одна превосходная моторная лодка. В общем, все снаряжение нашей экспедиции стоит 40–50 тысяч рублей. Запасов у нас масса… Не только начальство, но решительно все приходят ко мне на помощь и оказывают всяческое содействие; при таких условиях, вы видите, можно будет сделать многое, что и не предполагает губернатор. Я уверен в успехе и вместе со старым капитаном надеюсь подняться до крайней северной оконечности острова и обогнуть его весь» (1945, с. 386).
Письмо отчиму сугубо мужское (с сомнениями покончено, информация чисто деловая, ни намека на эмоции). В письме матери он ни разу не упоминает о своих планах по поводу обхода Северного острова, чтобы не давать повода для лишней тревоги. Письмо характерно и тем, что вскрывает деловые связи Русанова в самом широком диапазоне — от «самоеда» Вылки и до коронованных особ (принц Альберт Монакский был профессиональным океанографом и поделился с Русановым аппаратурой, освободившейся после рейса к Шпицбергену), не говоря о начальнике Главного гидрографического управления Андрее Ипполитовиче Вилькицком
[1], с которым он нашел общий язык на почве общих интересов в Арктике, хотя и с помощью губернатора. Очевидно, здесь следует подробнее остановиться на личности капитана «Дмитрия Солунского» Г. И. Поспелова, о котором среди его подчиненных еще со времен Мурманской научно-промысловой экспедиции остались самые лучшие воспоминания: «Поразительно скромный, мягкий и очень симпатичный человек… Григорий Иванович никогда не кричал и очень редко повышал голос при обращении с матросами. Всегда ровный и спокойный, он также спокойно встречал и опасность» (Ягодовский, 1914, с. 110). Судя по последним словам, это была самая подходящая кандидатура для предстоящего плавания.
25 июля дела на берегу завершены, якорь поднят, деловито застучал мотор и за кормой обозначился пока нерешительный плеск кильватерной струи — вперед, вниз по Маймаксе (одной из проток двинской дельты) и дальше знакомым Березовским устьем мимо острова Мудьюга в просторы полярных морей… К черту сомнения!.. Как предупреждение уже в Горле Белого моря вблизи устья Поноя увидали выброшенный на берег большой барк с неубранными парусами, плескавшими на свежем ветру. На подходах к Канину Носу встретили массу бревен, видимо, сброшенных с аварийного судна, на которых отдыхали чайки и глупыши, да дымящие вдали иностранные рыболовецкие тральщики. Позднее стали появляться киты, порой вблизи самого борта. Вскоре ярко-синяя вода Гольфстрима сменилась бирюзовой с зеленоватым оттенком из Карского моря — признак приближения к берегам Новой Земли. Только 20 июля в тумане по правому борту обозначились снежные пятна — признак гор севернее губы Безымянной, но сам вход в Маточкин Шар вахтенные опознали по характерной каменной пирамиде — навигационному знаку, установленному командой крейсера 2-го ранга «Наездник» еще в 1895 году: обычные события на переходе морем, предшествующие главному — началу экспедиционных работ.
В Поморском приняли на борт Илью Вылку и оставленный в прошлом году груз продовольствия (сухари, рис, гороховую муку, клюквенный экстракт и экзотическую тапиоку), который пригодился в предстоящем плавании, внеся определенное разнообразие в питание участников. У ненцев закупили также оленьи шкуры вместо матрацев на постели, непромокаемые сапоги из тюленьего меха и сотню крупных яиц кайры для камбуза. В час ночи 21 июля тронулись в Крестовую губу. Впервые из-за облаков и тумана на небосводе показалось солнце. После полудня судно оказалось в устье Крестовой губы, где долго пришлось лавировать против встречного ветра — стока, который на исходе сил все же пытался не пропустить «Солунского» к новому становищу. Наконец бросили якорь у новостройки — становище называлось Ольгинским, в честь великой княжны Ольги Николаевны. Пока выгружали привезенный лес, сверили хронометры. Русанов посетил свеженькую «с иголочки» метеостанцию. Однако отсутствие постоянного метеонаблюдателя вызвало у Русанова определенный скепсис в отношении ожидаемых результатов, в чем, забегая наперед, он оказался прав. К сожалению, в Ольгинском отсутствовал Н. В. Пинегин — в противном случае мы бы узнали, как прошла встреча двух выдающихся русских полярников и их впечатление друг от друга, тем более что в своих воспоминаниях они не уделили этому ни строчки. Зато о встрече с Седовым позже вспоминал Вылка: «О Георгии Яковливиче тоже знаю. Видел его с Русановым, пили чай и беседовали о своих поездках. Он предлагал мне ехать с ним в экспедицию. Владимир Русанов задел мою ногу ногой. Я разом понял он не желает с ним ехать.