Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 32

Мы уже говорили, как жестоко расправился самозванец с патриархом Иовом, обличившим его самозванство.

В простой рясе чернеца на убогой телеге увезли избитого, истерзанного патриарха в Успенский Старицкий монастырь.

Но это был Иов, и его невозможно было сломить…

Желая придать выбору нового патриарха подобие законности, самозванец послал Игнатия в Старицу за благословением, но Иов отказался благословить «римския веры мудрование».

Самозванец угрожал Иову муками, но и тогда не устрашился первый русский патриарх.

«Один Бог ведает, – писал он в своей духовной грамоте, – сколько предавался я рыданию и слезам с того времени, как возложен был на меня сан святительства, ибо я чувствовал мои немощи, сознавал, что не имею довольно для того духовных сил»…

И патриарх Иов был не один.

Умный и опытный царедворец князь Василий Шуйский тоже поднял голос против самозванца.

Василия Ивановича Шуйского судили сенаторы, которые, будучи боярами, заседали с Шуйским в Думе у русских царей. За то, что он не хотел служить самозваному царю, они приговорили бывшего товарища к смерти.

И снова повторил русский князь, что на русском престоле сидит самозванец, поскольку он, Шуйский, доподлинно видел убитого царевича Дмитрия.

Можно, конечно, повторить тут горячие слова Н.И. Костомарова: дескать, если Шуйский лгал один раз, два раза, то мог лгать и в третий раз и все три показания взаимно себя уничтожают, но не будем забывать, что обличает Шуйский самозванца, будучи приговоренным к смерти, когда никакой пользы от этих свидетельств ему не было и не могло быть, если, конечно, позабыть о пользе спасения собственной души…

«В глубокой тишине, – пишет Н.И. Карамзин, – народ теснился вокруг Лобного места, где стоял осужденный Боярин (как бывало в Иоанново время!) подле секиры и плахи, между дружинами воинов, Стрельцов и Козаков; на стенах и башнях Кремлевских также блистало оружие, для устрашения Москвитян, и Петр Басманов, держа бумагу читал народу от имени Царского: “Великий Боярин, Князь Василий Иванович Шуйский, изменил мне, законному Государю вашему, Димитрию Иоанновичу всея России; коварствовал, злословил, ссорил меня с вами, добрыми подданными: называл Лжецарем; хотел свергнуть с престола. Для чего осужден на казнь: да умрет за измену и вероломство!” Народ безмолвствовал в горести, издавна любя Шуйских, и пролил слезы, когда несчастный Князь Василий, уже обнаженный палачом, громко воскликнул к зрителям: “братья! умираю за истину, за Веру Христианскую и за вас!” Уже голова осужденного лежала на плахе… Вдруг слышат крик: стой! и видят Царского чиновника, скачущего из Кремля к Лобному месту, с Указом в руке: объявляют помилование Шуйскому!»

Момент подготовки Василия Шуйского к казни принципиально важен. Перед плахою русский князь свидетельствует, что умирает за истину. Это свидетельство привносит в верчение запущенных Романовыми жерновов Смуты то духовное содержание, которое одно только и может остановить разрушение страны.

Василий Шуйский – царедворец, политик, дипломат… Создание партий, поиск компромиссов, заключение соглашений – его стихия.

Политические расчеты двигали Шуйским во время следствия по делу царевича. Считается, что Шуйский прикрывал тогда Бориса Годунова, но это не очевидно. Вполне возможно, что, лжесвидетельствуя на царевича Дмитрия и обвиняя его в самоубийстве, Шуйский обрубал ниточки, ведущие от этого злодеяния к боярским родам, взращивавшим идею самозванца…

Но Василий Шуйский не только интриган и политик!

Все биографы говорят о его тяготении к мистицизму…

На Шуйского необыкновенно остро действовало всё, связанное с загробным миром. Князь суеверно опасался неблагоприятного воздействия потусторонних сил.

Поэтому появление Григория Отрепьева было воспринято Василием Шуйским не просто как политическая коллизия (подчеркнем тут, что русская общественная мысль с феноменом самозванства еще не сталкивалась!), а еще и в мистическом плане.

Это было как бы восстание из гроба оклеветанного им, Шуйским, мертвеца! И невнятное, почти вырванное у него признание, что он преднамеренно исказил материала следствия, порождено было именно этим мистическим ужасом, а не одними только политическими расчетами. Но естественно, что снять тяжесть с души признание это не могло, оно только усилило угрызения совести. Оказалось, что он не может противостоять и обольщению…

Необъяснимо ни с какой другой точки зрения почти мгновенное преображение Шуйского в борца с самозванцем. Эта борьба, кстати сказать, совершенно выпадает из стилистики поведения Шуйского.

Великий мастер придворной интриги, Шуйский мог бы дождался, когда обличения самозванца зазвучат из уст людей, которых невозможно связать с ним, и тогда уже и нанес бы удар противнику.

А Василий Шуйский двинулся в бой открыто, словно и не провел он долгие годы при дворах Иоанна Грозного, царя Федора и Бориса Годунова…

Объяснить этот «промах» можно только тем, что Шуйский выступает сейчас не как политик, а как человек, пытающийся оборониться от ужаса, поднимающегося в его душе. Он действует, словно ведет диалог, но не с реальными политическими силами, а с царевичем Дмитрием.

И его слова перед плахою, стоя уже во вратах вечности, тоже о царевиче Дмитрии:

– Братия… Умираю за истину… За Веру Христианскую…

Мы не знаем содержания мистического переживания, происходившего в те мгновения в душе Шуйского.

Но понятно, что думал Шуйский о ребенке, убийц которого скрыл в ходе следствия, к нему, царевичу Дмитрию, обращал Шуйский слова последнего безмолвного моления!

И вот в это мгновение и совершилось чудо – прозвучал голос, объявляющий, что Дмитрий милует его.

Не важно, что в реальности помиловал Шуйского самозванец Григорий Отрепьев… В душе Шуйского, обращенной в молитве к убиенному в Угличе царевичу, это прощение от самого царевича и исходило.

Между прочим, в Никоновской летописи содержится указание, что это Марфа Нагая упросила самозванца помиловать Шуйского. Как считает Н.М. Карамзин, «совесть терзала сию несчастную пособницу обмана: спасая мученика истины, Марфа надеялась уменьшить грех свой перед людьми и Богом».

Мы говорили, что для незащищенного общественного сознания русского человека того времени сконструированные Романовыми жернова с царевичем Дмитрием – самозванцем Лжедмитрием – святым Дмитрием были особенно разрушительны.

Спасти в этих жерновах могла только Православная вера. Другого пути для спасения не существовало. Вера спасла Василия Шуйского, вера помогла ему и сокрушить самозванца.

Не случайно поэтому центр сопротивления надвинувшемуся мраку Смуты смещался из боярских хором в храмы, и на передовую линию выходили теперь не политики и полководцы, а иерархи Церкви.

Когда Лжедмитрий обратился к ним за благословением на венчание с Мариной Мнишек и попросил не настаивать на переходе ее в православие, патриарх Игнатий угодливо проговорил: