Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 167

Руководствовалась Елизавета Петровна при этом сугубо практическими мотивами – необходимо было обосновать свое воцарение, закрепить в общественном мнении право на русский престол за петровской линией семьи, но, как и во всем при Елизавете Петровне, практическая необходимость совместилась тут с логикой дальнейшего онемечивания династии Романовых.

Вообще правление Елизаветы Петровны, умевшей, как свидетельствуют очевидцы, лучше всех в стране исполнять и русские пляски, и французский менуэт, представляется достаточно успешной попыткой русификации антирусских петровских реформ, «уроднения» их.

Пожалуй, только во времена правления Елизаветы Петровны начинает ощущаться мощь новой рабовладельческой империи. Никогда раньше так легко и блистательно не воевала русская армия. Была наконец-то окончательно сокрушена Швеция; русские войска вступили в войну с Пруссией и легко победили одну из самых сильных в Европе армий – короля Фридриха.

Пал Берлин, во взятом Кенигсберге, еще не забывшем бестолкового студента Эрнста Иоганна Бирона, вместе с другими жителями принес присягу русской императрице философ Эммануил Кант. Эта присяга Канта – в каком-то смысле символ царствования Елизаветы Петровны.

Другой символ этой эпохи – наш великий Михаил Васильевич Ломоносов, который и университет организовал, и сам был, как известно, первым нашим университетом.

Охваченный пафосом строительства невиданной империи, соединяющей навсегда Россию с немецкой династией, он писал:

Но деятельность Ломоносова на благо империи этим не ограничилась.

Великий знаток русского языка В.И. Даль, печалясь, что мы перестали понимать смысл народных пословиц, потому что сильные и краткие обороты речи оказались вытесненными из письменного языка, чтобы сблизить его, для большей сподручности переводов, с языками западными, сказал: «Со времен Ломоносова, с первой растяжки и натяжки языка нашего по римской и германской колодке, продолжают труд этот с насилием и все более удаляются от истинного духа языка».

Мысль В.И. Даля, что русский язык стараниями классиков оказался более приспособленным для переводов с западных языков, чем для выражения собственных национальных мыслей, была актуальна и в XIX, и в XX веках, актуальной она остается и в наши дни, когда объем невыраженных национальных мыслей достиг той критической массы, которая, разрушая последние нравственные ориентиры, глухим, безъязыким отчаянием задавливает всю страну, грозя похоронить под собою саму русскую нацию!

Поразительно, однако, другое… Трагедию растяжки русского языка по римско-германской колодке сам Михаил Васильевич Ломоносов и сформулировал в своей разошедшейся по историческим анекдотам просьбе императрице пожаловать его в немцы.

Ну а замечательный знаток русского языка, подлинный русский патриот Владимир Иванович Даль, упрекавший М.В. Ломоносова за произведенную им растяжку и натяжку русского языка по римской и германской колодке, сам происходил из немецкой семьи.

Вот такие парадоксы.

Русский Михаил Васильевич Ломоносов насчет назначения его немцем, конечно, шутил, но, что уж греха таить, природное православие свое он сумел подчинить идеологии протестантизма. А природный протестант Владимир Иванович Даль печалился о невыраженных русских национальных мыслях…

Хотя почему же невыраженных?

Блаженная Ксения как раз и была той национальной мыслью, тоской по которой мучилась послепетровская Россия…

Так получилось, что, забыв себя, ушла Ксения спасать душу своего бесконечно любимого мужа, а спасала теперь всех православных петербуржцев, попавших в беду.

Улицы города стали кельей, где вершилась молитва святой.

Однажды Ксения зашла к знакомой вдовице, жившей с семнадцатилетней красавицей дочкой. Та как раз накрывала на стол.

– Ты чего?! – напустилась на нее Ксения. – Кофий будешь пить, когда твой муж на Охте жену хоронит?!

– Какой муж, матушка? – смутилась девушка. – У меня и жениха нет!

Однако ее мать, знавшая, что блаженная никогда и ничего не говорит без причины, велела дочери одеваться. Когда они приехали на Охтинское кладбище, там действительно шли похороны. Хоронили скончавшуюся родами жену доктора.

Мать с дочерью дождались конца похорон.

Когда кладбище уже опустело, они увидели бегущего к могиле молодого человека.

Это и был вдовец. При виде холмика земли на могиле скончавшейся супруги, он лишился чувств и упал на землю. Кругом никого не было, и женщинам с трудом удалось привести молодого доктора в сознание. Так они и познакомились.

Через год доктор женился на девушке… А другой благочестивой женщине блаженная Ксения подала на улице медную монетку с изображением всадника с копьем.

– Иди домой! – сказала она. – Тут царь на коне. Он потушит.

Недоумевая, что бы могли значить слова блаженной, женщина немедленно отправилась домой и еще издалека увидела, что дом ее объят пламенем. Женщина побежала скорее, сжимая в руке подаренную Ксенией монетку, и, когда добралась до ворот, пламя потухло…

Кротость, смирение, доброта постоянно сияли теперь на изможденном лице Ксении, и оно казалось прекрасным людям с чистым сердцем.

«Я сказал, что Ксения была кротка и ласкова, – писал в 1847 году Ив. Б-р-л-ъевъ, – и только однажды в 45 лет своего “странствия” жители Петербургской стороны увидели ее в полном разгаре гнева: с палкою в руке, с развевающимися седыми волосами, с восклицаниями “Окаянные! Жиденяты!”, быстрее вихря неслась она по улице, вслед за толпою раздразнивших ее мальчишек…

Вся Петербургская сторона содрогнулась от такого преступления ребят своих!.. Начались розыски, дюжина преступников, обвиненных в преследовании Андрея Григорьевича словом и грязью, подверглась пред лицем ея очистительным розгам».

Составители современных жизнеописаний Ксении Петербургской, приводя этот эпизод, редактируют его в духе присущей нам толерантности и совершенно выхолащивают смысл.

И презрительные взгляды, и оскорбительные слова и побои – все это наверняка было в сорокапятилетней эпопее странствий Андрея Григорьевича, и никогда святая Ксения не теряла кротости и смирения… Многочисленные жизнеописания утверждают, что блаженная оставалась совершенно покойной в то время, когда злые люди глумились над нею.

Что же случилось теперь? И почему «вся Петербургская сторона содрогнулась от такого преступления ребят своих»?!

Вероятно, ответ надо искать в словах самой Ксении: «Окаянные! Жиденяты!» Не просто комок грязи был брошен юными хулиганами, а нанесено оскорбление христианской вере, которая в святой Ксении, наверное, и не верою была, а воплощенным знанием, верою, при которой все возможно…