Гамсун. Мечтатель и завоеватель - читать онлайн книгу. Автор: Ингар Слеттен Коллоен cтр.№ 78

Он только отмахивался.

Все более и более обеспокоенная, она пыталась обратиться за помощью к Альберту Энгстрёму и Эрику Карлфельдту, сначала устно, а потом даже написала Карлфельдту записку: «Я ушла в свою комнату, № 317. Не могли бы Вы вместе с Энгстрёмом каким-то образом заманить туда и моего мужа? Ради завтрашнего дня, ради всего этого события!» ^[284]

Ее просьба была блестяще сформулирована, но почти невыполнима. Ничто не могло остановить пьянеющего лауреата. Он не хотел упустить ничего и никого.

Беспокойство Марии по поводу происходящего было совершенно оправданно. Поздно ночью Гамсун дружески похлопал по плечу члена академии Хенрика Шюка и сообщил ему, что тот — весьма симпатичный еврей.

Его первая реплика на следующее утро была гораздо более удачной — когда ему, проснувшемуся в состоянии похмелья и проспавшему всю ночь в парадной одежде, удалось обезоружить воинственно настроенную жену. Она упрекала его за то, что он не стал раздеваться, когда Энгстрём вместе с кельнером буквально притащили его в номер.

— О Боже, я всю ночь проспал без бабочки!

Итак, официальное торжество закончилось.

«Свенска Дагбладет» медлила со статьей по поводу выхода «Женщин у колодца». В пятницу 11 декабря 1920 года те, кто ранее резко критиковал Гамсуна, могли только сквозь зубы приветствовать нобелевского лауреата. Но теперь всякая критика была уже бесполезной. Гамсун продолжал праздновать. Они провели в Стокгольме три дня. И тут наконец Мария смогла покрасоваться рядом с ним, в своем новом платье в стиле рококо, лиф которого был расшит бисером и которое она потом, не без чувства горечи, упаковывала в чемодан.

Это платье она приглядела себе в Кристиании, в Доме шелка. Возвратившись в Нёрхольм, она с радостью и гордостью показала мужу образец материала, из которого было сшито платье. Сын портного кивнул с пониманием, совершенно не интересуясь ценой. Не каждый день у него бывает возможность продемонстрировать шведской знати, какая у него красивая жена.

С восторгом она приобрела приглянувшееся ей платье ^[285].

Самое красивое платье, которое ей довелось надевать в течение всех своих 39 лет. По правде сказать, самое лучшее платье, которое она видела в своей жизни. Подол был из тафты в сборку. Сияющая Мария поворачивалась перед Гамсуном до тех пор, пока не заметила страшную ярость на его лице.

Как будто бы он сам не участвовал в покупке этого платья!

Неужели она в самом деле намерена появиться в таком глубоком декольте в Стокгольме? Ведь, по правде говоря, и демонстрировать-то нечего, разве если только что-то может выпасть…

Она пыталась объяснить ему, что это просто модный фасон. И вырез, может быть, лишь чуточку излишне глубок.

А почему она считает допустимым, чтобы вырез был таким глубоким, то есть непристойным?

И вот теперь в роскошном номере стокгольмского отеля «Гранд Рояль», после состоявшегося празднования, Мария спрятала подальше свое модное платье, которое стоило больше, чем месячное жалованье рабочего. Платье, которое переделал по своему усмотрению сын портного, после того как она привезла дополнительно купленную в Гримстаде материю — темный тюль. В нем она стала похожа на глупышку, после того как Гамсун трясущейся правой рукой подшил кусок тюля, подобрав пальцами материал, и, уменьшив вырез, приколол внизу большую алую розу.

Но она надела это платье, скорее из-за гордого самоуничижения, нежели из-за послушания.

Перед Новым годом Мария получила привет и рисунок на память о последней встрече от Альберта Энгстрёма: на нем мужчина, который с тоской смотрит на рюмку со спиртным, а рядом с ним — мощная фигура домашнего тирана, Марии.

Отодвинуть старость

Кнут Гамсун вернулся в Нёрхольм к своему письменному столу только перед самым Рождеством 1920 года. Возможно, на какое-то мгновение он и в самом деле вообразил, что сможет сдержать обещание, данное им в письме Марии, что «Женщины у колодца» будут его последней книгой. Теперь это было уже невозможно. Если бы он закончил писать после получения Нобелевской премии, то это стало бы подтверждением его собственного тезиса, что воздаяние почестей старикам — это преклонение перед смертью. И посему у него не оставалось иного выхода, кроме как продолжать писать.

В начале своего творчества он высмеивал старость. Потом кокетничал по поводу того, что состарился сам. В «Местечке Сегельфосс» он изобразил старость безобразной как никогда ранее. А все для того, чтобы отогнать собственную мысль о смерти.

И вот теперь писатель, которому уже шел шестьдесят первый год, задумал новую книгу, где намеревался защитить право смерти на свою жатву. А сам он рассчитывал на долгую жизнь.

С нарастающим интересом следил Кнут Гамсун за деятельностью врача Эжена Стейнаха . Этот австрийский врач проводил весьма масштабные исследования влияния половых гормонов на процесс старения. Он утверждал, что нашел метод, благодаря которому процесс старения можно замедлить, а в некоторых случаях даже обратить вспять. Из статей, которые Гамсун получил, в том числе и от Кристиана Кёнига, работавшего в норвежском филиале «Гюльдендаля», ему стало известно, что врач предлагает своим пациентам для борьбы со старостью несложную и почти безболезненную операцию. После такого оперативного вмешательства, согласно мнению врача, пациент становится стерильным, бесплодным, однако половые гормоны будут продолжать вырабатываться и поступать в кровь.

Для Гамсуна стать бесплодным было положительным фактором, так как у него было уже вполне достаточно детей, и тем более облегчением для Марии: она родила четверых детей менее чем за шесть лет.

Дрожание правой руки у него усилилось. Могла ли операция помочь и в этом отношении? Со времен юности он привык считать, что эта дрожь связана с перенапряжением. Ведь он так много писал, а в порыве вдохновения — зверски много, и при этом он слишком сильно давил на карандаш, почти всю свою жизнь он писал исключительно карандашом. Постепенно он выработал особую технологию письма, поддерживая правую руку левой. Он приспособился также удерживать лист бумаги на месте, когда обе руки заняты. Он надевал на карандаш некое подобие металлического набалдашника, чтобы сделать его тяжелее, и все равно ему приходилось поддерживать правую руку левой. Таким образом он выводил строчку за строчкой, передвигая обе руки одну за другой вниз.

В конце 1921 года Гамсун под вымышленным именем поселился в одном из столичных отелей. Тех, с кем он в это время переписывался, он настоятельно просил сжигать все полученные от него письма и хранить молчание относительно факта его пребывания в городе. Он объяснял это тем, что болен и ему не нужна никакая шумиха вокруг его имени.