Петр Фоменко. Энергия заблуждения - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Колесова cтр.№ 74

О друзьях «минувших лет».

Однажды Петр Наумович вместе с поэтом Глебом Горбовским сочинили песню, которая исполнялась на разбойничий манер:

Когда работал в Польше, один артист «с красивой фамилией» говорил: «Пётше, как Бога кохаю…»

«Дама с камелиями» – греза о финале, якобы придуманном Мейерхольдом, – фантазия Фоменко, убедительно выдаваемая им за правду.

Последние минуты жизни Маргариты Готье. Он (Мейерхольд) велел повесить на высокие окна занавеси из сотни метров белого тюля. Он показывал Райх, как Маргарита, умирая, хватается за струящийся с неба тюль, тянет его вниз, обрывает, пока ткань не накрывает ее с головой, как огромный сугроб, снежная лавина. Ее смерть принадлежит сугробу, который содрогается, откликаясь на последние конвульсии умирающей героини. Реакция Райх – реакция настоящей примадонны: «Ты что, Сева, хочешь, чтобы вместо меня умирала тряпка?! Да пошел ты!..»

Воспоминания Петра Наумовича о детстве были скупы, но всегда потрясающе ярки и даже страшны.

Во время бомбежки в войну взрывной волной меня выбросило из окна на сугроб (была контузия). Помню, рядом – получеловек с оторванными ногами и половиной туловища хрипел: «Мальчик, добей!»

Знаешь, что такое страфонтен? Откидной стул, я сидел на таком в театре рядом с мамой. Кричал во время действия: «Хочу туда!» – и раза два порывался бежать на сцену.

В Спасоналивковском переулке прожил с мамой пятьдесят с хвостиком лет, только в начале шестого десятка выбрались сюда, на Кутузовский проспект. Мы с мамой и Варюшей жили на десяти – двенадцати метрах.

О преемниках ПН говорил осторожно.

Это довольно опасно – позаботиться о будущем после себя.

Во время работы Петра Наумовича над «Триптихом» после ночной телефонной беседы я записала по горячим следам, мне показалось это важным.

Есть ли в человеке место, которое отвечает за предчувствия?

Может ли в человеке быть такой контрапункт: выше пояса – старец, а ниже – полный жизни юноша, готовый к восторгам? (Это было сказано о Фаусте.)

Столкновение со смертью. В танце это возможно?

Одновременный восторг и тоска, праздник и тревога.

Трагическое несовпадение темпа и ритма: например, человек в пробке (статика) опаздывает на похороны. Он в таком эмоциональном возбуждении (динамика), что такая ужасная несовместимость вызывает гибель. Чудовищная интенсивность проживания в трагической статике.

Ты даже не подозреваешь, как грустно, когда знаешь, что нужно делать, и понимаешь, что это уже непосильно.

Эта беседа в августе 2006 года послужила поводом для моего личного знакомства с Петром Наумовичем. Естественно, театр его я знала и любила давно в разных проявлениях, а «Мастерскую» вообще с момента создания. Училась в ГИТИСе на театроведческом у И. Н. Соловьевой, параллельно с курсом Сергея Женовача мастерской Фоменко. Прорывалась с неимоверными усилиями на «Плоды просвещения», «Калигулу», «Без вины виноватых», «Великолепного рогоносца». Писала рецензии, дружила с некоторыми актерами и его учениками. Сталкивалась с Петром Наумовичем в театре «Новая Опера» Евгения Колобова, с которым Фоменко дружил, а я дружила и сотрудничала. Не встретила Петра Наумовича на Авиньонском фестивале 1996 года, куда на «русский сезон» «Мастерская» привезла все свои тогдашние хиты – «Волки и овцы», «Двенадцатая ночь», «Приключение», «Месяц в деревне», – поскольку незадолго до фестиваля он тяжело заболел. Видела его на премьерах и официальных событиях, которые Фоменко раньше иногда посещал, – «Золотой маске», предпремьерном показе невышедшего спектакля «Демон» Олега Меньшикова…

Подойти боялась… Не так мы в ГИТИСе были воспитаны нашими педагогами, чтобы приставать к режиссерам такого уровня, даже если, например, пишешь о них диплом… Он работал на третьем этаже режиссерского факультета (вход через парадный подъезд), я заканчивала театроведческий в боковом крыле, училась в аспирантуре (вход со двора)…

…И как теперь я благодарна судьбе, что в тот день, когда я, журналист с двадцатилетним к тому времени стажем, пришла в «Мастерскую» делать статью в журнал о театре Фоменко, дома у Петра Наумовича сломался телефон (мобильным он не пользовался), и сам он тоже зашел в театр, почти пустой в пору летнего отпуска, чтобы позвонить по делам.

С этого дня Петр Наумович стал очень дорогим мне человеком. Это странно и даже страшно – внезапно, вдруг ощутить такую необъяснимую душевную близость. «А я вас знаю», – первое, что сказал он мне, здороваясь. «Не может быть, это я вас знаю, а вы меня – нет», – возразила я. Похоже, мы ошиблись оба. И оба были правы. Ведь нашел же Петр Наумович в черновиках у Пушкина фразу, ставшую в какой-то мере камертоном прожитых впоследствии лет: «Бывают странные сближенья…»

Это были непростые годы, мучительные и счастливые. Как у каждого, кто попадал в орбиту Фоменко и пытался его «присвоить». Я-то всегда знала, что театр для него – бесспорно главное. Все остальное – иллюзии и «мифология». По интенсивности общения эти годы были чрезвычайно насыщенны. Порой мы сетуем, что были недостаточно внимательны к дорогим людям, не уделяли им больше внимания, не всегда находили время для встреч и разговоров. Петр Наумович был неоспоримым приоритетом. Мне даже в голову не приходило предпочесть общению с ним что-то другое. В любое время суток – с ранним или ночным телефонным звонком, в любое время года – сырыми осенними сумерками или расплавленным июльским вечером, на любом месте – у «пятачка» возле его дома на Кутузовском по дороге в театр, в «библиотеке» (так, чтобы не обидеть смертельно, следовало называть кабинет режиссера в старом здании), на репетиции, премьере или выставке. Он не любил чужие отъезды, ворчал по поводу июньских «экспедиций» «стариков» труппы в Форос по приглашению меценатов: «Есть лучшие люди и люди похуже». Когда я уезжала путешествовать, шутил: «Вы ведете образ жизни!» На звонок с вопросом: «Что делаете?» – отвечал: «Пенелопствую…» И добавлял: «Опять начинаешь надоедать…»

Интервью, которое мы тогда сделали, я опубликовала в своей первой книге «Эффект присутствия». И Петр Наумович, на словах отрицательно относящийся к любым публичным высказываниям, был рад, хотя для приличия поворчал. Правда, мне пришлось кое-что сократить тогда… А сейчас я имею возможность не сдерживаться («Если у вас будет желание что-то сказать или сделать, вы себя не сдерживайте», – говорил Петр Наумович), потому что считаю, что каждое его слово – на вес золота. И всегда так считала.

На столе в кабинете у Петра Наумовича Фоменко стоит подарок из магазина «Бюро находок» – инсталляция к «Трем сестрам»: скамейка, три рюмки – по рюмке для каждой из сестер, книжка Чехова, под скамейкой – «наследство». Все дополняет конверт с надписью на сургучной печати: «дарилка». Фоменко рассказывает, как лет тридцать назад давний питерский друг Борис Максимович Фирсов, «человек молодой, несмотря на возраст», не изменявший себе ни в чем, подарил ему ежедневник, где надписал на первом дне каждого месяца: «Не забудь поставить друзьям».