Герои Смуты - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Козляков cтр.№ 47

Договоры между поволжскими городами, Казанью и Нижним Новгородом свидетельствуют о их готовности к защите интересов всей земли от казачьего произвола и продолжения самозванщины. Но нельзя было не считаться с тем, что казаки продолжали осаждать под Москвой сидевших в столице врагов Русского государства. Поэтому от деклараций о «совете» и «соединенье» до каких-то общих действий было еще далеко. За годы Смутного времени люди приучились жить самостоятельно и по-своему распоряжаться в своих городах и уездах. Например, денежные доходы, которые требовало присылать ополчение, шли в раздачу дворянам, стрельцам, пушкарям и казакам на местах. Грамоту на поместье, выданную от очередного правительства, крестьяне могли просто не послушать, посчитав ее «воровской».

Показательна история служилых «городов» Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа и Белой, которым пришлось первыми столкнуться с королевским вторжением и выбирать, кому служить дальше — королю Сигизмунду III, отобравшему их поместья, или «земле». Историк Борис Николаевич Флоря показал, что в мае 1611 года случилось целое восстание на всей западной окраине Русского государства. Во главе его встал пожалованный «при Литве» в бояре Иван Никитич Салтыков, повернувший оружие против короля Сигизмунда III. ^[278] Кто-то из дворян и детей боярских западных уездов пришел воевать под Москву, другие оказались в Калуге и Брянске, где сидели воеводы Первого ополчения. Дворяне и дети боярские этих уездов, контролировавшихся королевскими войсками, получили от подмосковных «бояр» поместья из дворцовых владений в возмещение потерянных поместий и вотчин. Однако когда смоляне попытались закрепить за собою дворцовые земли в Арзамасском, Курмышском и Алатырском уездах, а также в Ярополческой волости (Вязники) во Владимирском уезде, то встретили не поддержку уездной администрации, а мужиков с топорами. «Повесть о победах Московского государства», написанная одним из таких смолян, живописала их битву с арза-масцами, которые «неразумнии тогда явившеся, не разумеша помощи Божия и Московскому государству очищения, совету всей земли не послушаша и смольяном кормов и запасов дати не восхотеша, и начаша противитися и не возмогоша». Автор «Повести…» пишет о победе смолян над арзамасцами, побитыми «за непокорство» и «два острожка у них взяли». Однако арзамасские дворяне, наоборот, считали, что мужикам, соединившимся со стрельцами, удалось отстоять свои земли от новоявленных помещиков: «и бои с мужиками были, только мужиков не осилели» ^[279]. По тем же причинам не удалось исполнить распоряжение об испомещении дьяка Афанасия Евдокимова в Курмышском уезде: крестьяне отговаривались, «что за помещики-де мы не бывали ни за кем; сами-де мы земскую служим службу» ^[280].

Поход около двух тысяч смолян в арзамасских местах был заметным событием во всем Поволжье. Достаточно вспомнить, какую серьезную угрозу представлял находившийся в «воровстве» Арзамас в 1608—1609 годах для остававшейся на стороне царя Василия Шуйского нижегородской рати под руководством воеводы Андрея Алябьева ^[281]. В июле 1611 года воеводой в Арзамасе был Иван Иванович Биркин. Он участвовал в организации первого земского движения и попал в нижегородские земли с посольством из Переславля-Рязанского. Потом с конца августа — начала сентября грамоты из полков Первого ополчения в Арзамас адресуются князю Ивану Семеновичу Путятину. Не позднее ноября 1611 года первым арзамасским воеводой был назначен известный сторонник Лжедмитрия II Григорий Андреевич Очин-Плещеев (князь Иван Путятин остался при нем вторым воеводой) ^[282]. Сопоставляя эти факты смены арзамасских воевод с известием «Нового летописца» о том, что после отпуска смолян, дорогобужан и вязьмичей из-под Москвы для испомещения в Арзамасе и Вязниках «Заруцкой писа, не повеле их слушати», можно считать, что вожди Первого ополчения действительно оттолкнули от себя дворян из разоренных уездов.

Соперничество двух земских центров власти становилось неизбежным. Но не стоит забывать о том, что в Нижнем Новгороде сидели воеводы, лояльные властям ополчения. Правда, подмосковное правительство больше не могло заставить нижегородцев отсылать деньги под Москву; не стала помогать ополчению и соседняя с Нижним Новгородом Балахна, которую без ее согласия отдали «в корм» московским стрельцам. Оттуда просто не привезли никаких запасов в «таборы». Дело было не в том, что нижегородцы по-прежнему, как во времена царя Василия Шуйского, хотели оказаться в стороне. Но у них появилось законное стремление к тому, чтобы их порывом к восстановлению порядка больше никто не воспользовался. Так следует воспринять прозвучавший призыв Кузьмы Минина о жертве на земское дело, разрушавшееся от казачьих бесчинств. Не мог не думать об этом, принимая на себя руководство нижегородским ополчением, и князь Дмитрий Пожарский.

История нижегородского ополчения Минина и Пожарского, казалось бы, настолько хорошо изучена, что остается лишь напомнить общеизвестные факты. Кому не знакомы эти хрестоматийные картины с обращением Кузьмы Минина сначала к нижегородцам, а потом к князю Пожарскому, еще не до конца оправившемуся от ран, но благородно согласившемуся возглавить собранное ополчение ради дела освобождения Москвы?! Между тем привычное для нас сочетание имен Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского (именно в таком порядке) отражает целую концепцию «народного» восприятия тех событий, хотя для современников, конечно, более значимым было имя стольника и стародубского князя во главе движения. Князь Дмитрий Пожарский умел «не заноситься». Он не только доверился Кузьме Минину, но и в дальнейшем следил, сколько мог, чтобы заметная роль и значение нижегородского земского старосты не подвергались забвению. Но после успеха нижегородского движения и освобождения Москвы нашлось немало тех, кто хотел бы приписать себе исторические лавры. Так, настойчиво утверждал версию о решающем влиянии на нижегородцев призывов из Троицесергиева монастыря первый историк Смуты келарь Авраамий Палицын. Сквозь всё его «Сказание» проходит идея о том, что только мудрые троицкие власти смогли добиться нужного результата. Не остановился он даже перед упреками освободителям Москвы в том, что ополчение во главе с князем Дмитрием Пожарским зря простояло несколько месяцев в 1612 году в Ярославле, предаваясь там больше пьянству, чем сборам в поход под столицу.