Неизвестный Кожедуб - читать онлайн книгу. Автор: Иван Кожедуб cтр.№ 36

— Что, на задание?

— Да, да, летим большой группой!

Он добродушно усмехается и говорит свое обычное:

— Самолет готов к полету! — И добавляет: — Товарищ командир, сядете в машину — порядок будет.

И правда, на земле я чувствовал какую-то растерянность. Но как только сел в самолет, у меня сразу появилась уверенность, и я стал спокойнее.

Проверяю кабину. Напряженно слежу за тем, чтобы вовремя запустить мотор и подняться в воздух по сигналу одновременно с другими летчиками.

И вот мы уже над линией фронта. Внимательно слежу за ведущим, за товарищами, но иногда поглядываю на землю: под нами однообразная равнина. Осматриваю воздух — боевой порядок ничем не нарушен. Значит, в воздухе спокойно.

Нас начинают осыпать огнем зенитные батареи. «Вот оно, пекло!» — мелькнула мысль. Внимательно оглядываюсь вокруг — нет ли вражеских истребителей. Стараюсь, как говорят истребители, «вертеть» головой на триста шестьдесят градусов. Нужно быть готовым к любой неожиданности.

Но надо вертеть головой с толком, а я в первом вылете делал много лишних движений. Любопытно было посмотреть и вниз — что же на земле происходит? — ведь я впервые над линией фронта. Трудно было что-нибудь по-настоящему увидеть: в глаза бросались яркие вспышки от разрывов вражеских зенитных снарядов.

Управляя самолетом, я будто сливаюсь с ним. Все словно само собой делается. Недаром говорят про самолет, что он — неотделимая часть существа летчика.

Наши истребители стали кружить. Я только потом понял, что они выполняли противозенитный маневр. А в ту минуту по неопытности решил, что появились истребители противника, и тоже стал волчком крутиться возле Габуния. Закрутился так, что уже не представлял себе, где мы находимся, но твердо помнил одно: если оторвусь от группы и останусь один в воздухе, то надо держать курс на восток и уже вне района боя ориентироваться по-настоящему.

Неожиданно мы оказываемся у цели. Наши штурмовики начинают атаку. То тут, то там сверкают ослепительные разрывы. Оглянуться не успел, как «Ильюшины» стали разворачиваться и взяли курс домой.

Пересекаем линию фронта. В голове у меня сумбур. Суечусь. То туда посмотрю, то сюда. Даже за приборами некогда следить. Все заслоняет одна мысль — прикрыть ведущего, не прозевать, помочь вовремя. Замечаю наконец наш аэродром. Мы уже дома. Но я знаю, что враг и на посадке может сбить — увязаться «в хвосте» незамеченным. И я не ослабляю внимания до тех пор, пока не заруливаю самолет на стоянку.

Вся наша группа вернулась домой без потерь.

Подбежал Иванов:

— Ну как, что видели? Все в порядке?

— Все в порядке, — отвечаю, ощупывая шею: я так много и зря вертел в полете головой, что шея горит.

Сбегаются друзья, поздравляют с первым боевым вылетом. Спешу к Габуния поделиться впечатлениями. А их так много! Шутка ли, первый боевой вылет! Вечером я с напряженным вниманием вслушиваюсь в слова командира, когда он проводит разбор нашего полета.

Он говорит о том, как важно знать район действия, не отрываться от группы; о том, что сейчас проверяются боевые способности молодых летчиков.

С этого дня я стал чаще летать на боевые задания в группе истребителей.

…Враг стягивал силы. Его авиация почти бездействовала, но вражеские налеты на Валуйки продолжались. Нам приходилось отражать их, но чаще мы сопровождали наши штурмовики и бомбардировщики. Наши бомбардировщики с большой высоты бомбили скопление вражеских войск в районе севернее Харькова, и по нас тогда открывали огонь немецкие крупнокалиберные зенитные орудия.

По данным разведки нам было известно, что на вражеских прифронтовых аэродромах сосредоточено много самолетов. Чтобы сорвать замысел врага, наше командование направляло туда группы штурмовиков, и мы их сопровождали. Немцы прикрыли аэродромы большим количеством зенитных средств. На нас, истребителях сопровождения, лежала большая ответственность, и к заданию мы готовились напряженно.

При сопровождении мы были готовы во всеоружии встретить любую неожиданность. Особенно важно было умело делать противозенитный маневр: при сопровождении штурмовиков — от мелкокалиберной, при сопровождении бомбардировщиков — от крупнокалиберной зенитной артиллерии противника.

Сравнительно быстро я овладел искусством противозенитного маневра, и огненные шары разрывов, окружавшие мой самолет, уже не производили на меня такого впечатления, как при первом вылете, когда мне казалось, что я попал в какую-то огненную бурю. Огонь вражеских зениток возбуждал во мне ярость. Делая противозенитный маневр, я уже не испытывал ни напряжения, ни страха, что оторвусь от группы. С каждым вылетом становился все увереннее.

На аэродроме мы сидели в «положении стрекозы»: готовы были сорваться в любую секунду.

16. Подвиг лейтенанта Габуния

Боевая тревога! Со всех концов летного поля взлетают самолеты на отражение крупного налета вражеских бомбардировщиков на Валуйки.

А я не могу вылететь по тревоге: с моего самолета снят капот, техник осматривает мотор. Мой ведущий должен лететь без меня в группе истребителей.

Бегу к его самолету. Габуния влезает в кабину, машет мне рукой и кричит:

— Жаль, Вано, что не вместе! Но я за двоих постараюсь!

Группа истребителей улетает. Не свожу с них глаз. Обидно оставаться на земле, когда товарищи летят в бой.

Издали появляется группа немецких самолетов. Километрах в двадцати от аэродрома наши вступают в бой с ними. Напряженно всматриваюсь, но на таком расстоянии ничего не различишь. Беспокоюсь за друга. Он участвует в настоящем воздушном бою, а мне, его ведомому, приходится быть только зрителем!

Не ухожу со стоянки его самолета: хочется его встретить первым.

Наши самолеты начали возвращаться на аэродром. Приземляются один за другим. Габуния нет. Все, кажется, уже на своих стоянках. С тревожным нетерпением всматриваюсь в небо. Нет моего ведущего, моего друга.

Около командного пункта собрались летчики. Бегу туда.

Кто-то взволнованно докладывает Солдатенко. До меня доносится имя Габуния… Мой ведущий, младший лейтенант Габуния, таранил в воздухе немецкий самолет и погиб смертью героя, не допустив врага к объекту.

Я был безутешен и долго не мог примириться с мыслью, что не увижу больше дорогого Габуния, не услышу его звонкого голоса. Гнев, страстное желание отомстить за друга нарастали в душе.

Габуния — человек с исключительно развитым чувством товарищества и боевого братства — был удивительно заботлив и внимателен ко всем, кто с ним соприкасался. С какой теплотой грузин Габуния говорил об Украине, как мечтал, что вот, когда освободим Сумщину, может, и побываем хоть один денек в моей Ображеевке. Помню, однажды вечером после политинформации Габуния задушевно сказал мне:

— После войны, Вано, когда немцев разобьем, я тебя к себе в гости повезу. Мой дом — твой дом. Если враг сейчас в твоем доме, значит, он и в моем доме. Общий у нас с тобой дом: Советский Союз!