Юрий Звенигородский - читать онлайн книгу. Автор: Константин Ковалев (Ковалев-Случевский) cтр.№ 113

Поиски такого города на земле были чаянием многих поколений мечтателей. И если его нельзя было найти, то вполне можно было попробовать создать и построить в реальности.

В некотором роде прообразами таких Небесных Градов становились, например, строящиеся монастыри — обители, куда некоторые люди уходили от мирских забот, отказываясь от участия в мирских «злодеяниях». Здесь они с вновь обретенными иноческими именами создавали новый уклад жизни (для XIV столетия — как мы помним — уклад внутренний, самоуглубленный, медитативный, исихастский).

Созданная во времена Сергия Радонежского — Московская, а затем его учениками и последователями — Северная Фиваида новых обителей многократно увеличивала тогда среди русских людей ощущение уверенности и защиты от жизненных напастей. Именно в те годы и появляется, по нашему мнению, в русской духовной среде едва зримая, необычная и в ясном виде вообще не сформулированная идея Небесного Града в центре Русской земли.

Есть все основания предполагать, что затеянное князем Юрием Дмитриевичем вместе со старцем Саввой Сторожевским активное и невиданное доселе одновременное строительство вблизи Москвы, в Звенигороде, соседствующих города («Городка») и обители было воплощением этой условной концепции в реальности. Что и стало основанием для появления в дальнейшем некоего представления о Звенигородском крае как одном из символов Небесного Града.

Вот почему, несмотря на уже известное нам старание великокняжеских московских летописцев замалчивать и «стирать» из документов историю Звенигорода и всего, что было связано с деятельностью князя Юрия Дмитриевича, место это необычайно высоко почиталось в течение столетий и привлекало множество паломников (повторим еще раз, что в настоящее время только в год Саввино-Сторожевский монастырь посещает до 300—500 тысяч паломников, и по этому исчислению он держит третье место после таких духовных центров, как Троицесергиева лавра и Серафимо-Дивеевская обитель).

После XVI века монастырь в Звенигороде стал одним из главных духовных центров правящего рода Романовых (царь Алексей Михайлович вообще построил здесь свой дворец — дабы править прямо в монастыре!), а уже в конце XIX — начале XX столетия место это возродило почитание Града Небесного в русской культурной среде.

Среди деятелей Нового времени, XX века, последовательно развивавших эти убеждения, следует выделить писателя Алексея Ремизова, создавшего еще до отъезда в эмиграцию символическую книгу «Звенигород Окликанный». А также — художника и философа Николая Рериха, выдвинувшего концепцию построения нового Звенигорода — некоего центра мировой духовности, концепцию, которую по сию пору упорно осуществляют его последователи. В частности, возводя в наши дни в горах на российском Алтае, в предгорьях Тибета город с таким же названием — Звенигород.

* * *

Вспомним и о следующем. Звенигород представлялся именно как Русский Иерусалим, в XX веке заменивший собой русский же град Китеж. Позднее появлялись идеи Нового Иерусалима — но в виде копии, даже — монастыря-копии (например, в городе Воскресенске под Москвой), то есть простого повтора Старого Иерусалима. Во времена жития старца Саввы и его учителя — Сергия Радонежского еще не стремились к построению точной копии Небесного Града так, как это делал патриарх Никон в XVII веке. В период духовного возрождения Руси последователи Сергия Радонежского хотели строить будущее сами, по-новому, они изобретали, искали — и не только в устроении монашеской жизни, но и в архитектуре, миниатюре, летописании, духовном пении и иконописи. Именно Савва Сторожевский и князь Юрий стояли у истоков появления первых идеальных образцов раннемосковских каменных храмов, а также иконотворчества Андрея Рублева.

Строительство и обустройство князем и преподобным Звенигорода и Сторожевского монастыря было одним из образцов устроения Новой, Небесной жизни на Руси вообще. И, похоже, — то была одна из наиболее удачных попыток, раз символ Небесного Звенигорода и по сей день считается уникальным и неповторимым, сакральным, как будто предощущением будущего и, наконец, в некотором роде — единственным из оставшихся в сознании народа от той эпохи.

Сакральное пространство Русской Палестины имело во времена Саввы Сторожевского духовные, а не материальные очертания. Два Иерусалима уже были известны истории: один — исторический, «старый», другой — возведенный византийским императором Константином, «новый». Еще в 355 году он освятил «предреченный пророками Новый Иерусалим, храм Спасителя», когда «старый», ветхий, настоящий — библейский, следуя замечанию Евсевия — биографа императора, — «был обращен в крайнее запустение и понес наказание».

Третий Иерусалим, еще почти за столетие до времен, когда появилась и расцвела на Руси идея Третьего Рима, стал возрастать на берегу Москвы-реки вокруг горы Сторожи, там, где пускала свои корни уникальная Звенигородская цивилизация, не сумевшая развернуться в полную силу и расцвести из-за вполне обычных земных обстоятельств.

Идея Русской Палестины уже давно появилась в русском народном сознании и в особенности в проявившейся и развивающейся «сергианской» монашеской среде, из которой вышел инок Савва. Сама Русь становилась в сознании людей прообразом Палестины, а понятия родины и отечества воспринимались не только как земные или территориальные, но не в меньшей, а даже в большей степени — как духовные. Потому и бытовала в народе поговорка — «в наших Палестинах», что по сути и означало — «у нас дома, на родине». Это ощущение неразрывной связи далекой, святой и обетованной земли с душевной и духовной жизнью русского человека очень просто и красиво выразил в своих стихах поэт П.А. Вяземский:

Понятным становится и столь близкое соседство Саввино-Сторожевского монастыря с построенной позднее Ново-Иерусалимской обителью (между ними всего лишь около 15 верст, вовсе не далеко даже для старого времени — расстояние полудневного перехода небыстрым шагом). Патриарх Никон воплотил свои мечты и построил свое «чаяние» рядышком, соблюдая при этом практически одинаковое расстояние и от стольной Москвы. Никон таким образом «соседился» или, можно сказать, «присоседивался» не только к царю Алексею Михайловичу, фактически сделавшему Саввину обитель домом своего подмосковного обитания и «собственным государевым богомольем», но также и к сакральному Звенигороду,

Идея у патриарха Никона была другая — он стремился к новым образцам церковной традиции, переделывал саму Русскую церковь «под греков» (кстати, то же самое делал митрополит Киприан при жизни Саввы Чудотворца). А наследники традиций Саввино-Сторожевской обители еще жили по-прежнему, сохраняли облик святой Старой Руси, пусть даже изрядно потрепанной временем и тяжкими испытаниями.

Отсюда становится понятным и такое парадоксальное явление: взбунтовавшиеся против церковных реформ старообрядцы долгое время очень ценили и уважали звенигородскую братию, несмотря на то, что монастырь был в прямом подчинении у самого царя, поддавшегося, по их мнению, «научениям искусителя» Никона. Известен факт, что один из самых известных и разыскиваемых раскольников-«боголюбцев» (противников Никона) протопоп Романово-Борисоглебского собора Лазарь долгое время скрывался у игумена Никанора в Саввино-Сторожевском монастыре, в то самое время, когда по всей стране гонцы рассылали грамоты о его немедленной поимке. То есть скрывался он, что называется, под «самым носом» у государя и патриарха, и прятал его не кто иной, как лично настоятель обители!