– Семь лет назад, говорят, она косила людей на севере, – с дрожью в голосе выдохнул граф, устраиваясь на камне рядом с нэрриха. – И обошлось, перемерли поначалу многие, а после врачей доставили, орден Зорких крепко помог, да и молебен справили, все по большому чину, как подобает. Огонь тоже…
– Всякий нэрриха наделен своей мерой способностей. Эо не зря зовется сыном штиля, – тихо выговорил Ноттэ. – Как бы пояснить вам? Он принес тьму в город и всем своим даром обрек долину, можно сказать… проклял. Сам воздух сделался союзником беды. Эо сверх того спрятал проклятие до поры. Я ощутил нечто неуловимое в ветре, едва начал спуск с перевала, но даже я долго сомневался и не мог наверняка опознать угрозу. Болезнь будет вызревать здесь и после хлынет вовне. Чума явится в мир в худшей и опаснейшей своей форме. Я помню, что-то подобное мир пережил сто восемьдесят лет назад. Началось на востоке, через год полотнища уже висели по стенам городов нашего полуострова, еще год спустя черно было повсюду до края вечного льда… Но ту беду никто не подхлестывал силой нэрриха. А сейчас… Увы, я более-менее понимаю, что затеял Эо. Если подобное вообще можно понять.
– Что же нам делать? – граф уже не пытался скрыть страха.
– Вам? – Ноттэ устало вытер лицо рукавом. – Именно вам… Три дня у вас есть, а то и шесть, Оллэ ваш случай называл первичным заражением, оно не так скоротечно и безнадежно, как легочная форма, вторичная.
Граф обреченно промолчал, но даже в сумерках было заметно, как он бледнеет, и, не в силах удержаться, опасливо щупает камзол возле подмышек. Качает головой, не желая верить в приговор не только городу – но и себе самому.
– Эо ел с вами за одним столом, – утвердительно проговорил Ноттэ. – Он наверняка прикормил крыс и мышей, он и воронью кинул кус падали. Если бы Оллэ жил теперь…
– То – что? – попробовал надеяться граф.
– Прошлый раз мы слишком поздно поняли, что можем сделать, затем ужасно много время истратили, убеждая людей помочь, – прищурился Ноттэ, ругая себя за приступ отчаяния и постепенно обретая обычное хладнокровие логики, путь оно и требовало немалых усилий воли. – Сейчас время не упущено. Но увы, я не осилю замысла, иной опыт надобен, куда более полный и цельный… Пока что я должен всё обдумать. А вы… Граф, возвращайтесь в город. Найдите плясуний. Двух, это самое малое. Где хотите добудьте, ясно? Лучше трех, но после недавних проповедей Паоло, рехнувшегося на укреплении догм, и одна танцующая с ветром – уже чудо.
Граф вскинулся было отстаивать веру и патора, но мгновенно осознал, как и с чьей процессией, а следовательно и косвенной помощью, в долину явилась болезнь. Поник, раздавленный новостями до окончательной неспособности шевельнуться.
– Патор на сей раз даже и не виновен, зря не возводите напраслину на Башню. Паоло играл в иную игру, пусть и грязную, как вся политика. Заигрался, а вернее, его переиграли, – Ноттэ и глянул на графа остро, внимательно. – Так учтите, найти надо двух плясуний. Да: скоро прибудет второй посланник королевы, нэрриха Кортэ. Проводите его в город и передайте ему тоже мое распоряжение оказывать помощь в поиске женщин. И в охране – тем более.
– Исполню, – тихо и твердо пообещал граф.
– Кого увел в горы Эо? Полагаю, ему понадобился пленник королевских кровей. Если он морит людей чумой, он расстарается дополнить замысел и войной… Так?
– Да. С ним герцог Валериан.
– Значит, тропа над обрывом, за ночь они дошли до перевала и там их могли ждать… Одолжите коня, граф. Теперь остался лишь один быстрый и совершенно безумный способ догнать Эо. Придется воспользоваться. Он дрался в крепости?
– Убил два десятка моих лучших людей, не меньше пострадало орденцев в багряном, черные тоже учитывают потери, – с раздражением бросил граф, вспоминая неудачу засады. – Покалечил и того поболее. Мы ничего не смогли! Он будто неуязвим, он…
– Прекрасно, лучше не бывает, – улыбнулся Ноттэ, спохватился и виновато пожал плечами. – Простите… Я радуюсь тому, что он устал, за одну ночь не восстановится. Значит, можно хотя бы надеяться его одолеть. Все же я заметно младше, мой опыт неполон.
– Я желаю вам попутного ветра, – граф неожиданно для себя самого вспомнил и использовал старинное вежливое пожелание для нэрриха.
Ноттэ улыбнулся второй раз, куда теплее, и медленно поднялся с камня. Дождался, пока подведут свежего коня, устроился в седле. Граф, пусть и ощущая угрозу смерти, не утратил любопытства – и это понравилось Ноттэ. Парма лично отправился сопровождать посланника королевы – и выяснять, какой путь, неведомый лучшим проводникам, позволяет догнать Эо и его пленника, уже одолевших перевал?
Практичность приграничья позабавила Ноттэ: коней для гвардии в Тольэсе – если судить по тем, что под седлами – закупили на юге, у врагов и еретиков. И не переживали по поводу греховности подобного торга. В долине оценили южных коней – не особенно крупных, но замечательно резвых и выносливых, особенно в горах. Вооружение у людей полковника и у него самого, как заметил Ноттэ, тоже не здешней выделки: в потертых неукрашенных ножнах скрыта сабля средней длины. Южная работа, клинок не парадный – боевой, да и привычка к нему имеется.
Всякий раз бывает больно встречать людей, приглядываться и находить интересными, но сразу же ощущать близость утраты. Сегодня вы не успели толком познакомиться, а завтра, того и гляди – сделается слишком поздно, – украдкой вздохнул Ноттэ…
Кони вырвались с каменных осыпей на траву речного прибрежья и понеслись во весь дух, норовя обогнать все ускоряющееся, ворчливо гомонящее течение. Ноттэ осадил коня у начала ущелья, принимающего реку в свои тесные объятия.
– Здесь меня следует ждать, желательно с запасным конем или даже двумя, мало ли, как сложится, – велел он.
Спрыгнув наземь, Ноттэ стащил башмаки и привязал к поясу. Потоптался, успокаивая дыхание и настраиваясь. Река разговаривала со скалами. Рычащее эхо гуляло в тенях, дробилось, перекатывалось. Серость предрассветья делала буруны невнятными, прятала спины камней, накрывала тенями глубокие заводи поодаль, у скальных боков. По уму рассуждая, следовало бы дождаться рассвета… Но умный нэрриха не полез бы в долину вовсе, опознав издали и без ошибки черный ветер болезни.
Всего два шага разбега по влажному песку, по острому крошеву камней, ранящих стопы первыми укусами боли. Рывок – и Ноттэ, скользя, первый раз коснулся пружинистой поверхности воды, оттолкнулся и сделал второй шаг, третий… Скрытый в пене буруна камень ранил правую стопу, Ноттэ оттолкнулся от твердого основания, пробежал еще два шага по воде – и снова напоролся на острый клык скалы. Вскрикнул: теперь и левая нога порвана до кости. Еще прыжок…
– Все же они умеют так, а я не верил, – невнятно донесся голос графа, наблюдающего с берега за бегом нэрриха. – Эй, удачи!
– К черту! – рявкнул Ноттэ, сомневаясь, кого именно упоминает – коня или суеверие…
Темная ледяной вода лизала кровоточащие стопы, то принося облегчение, то отнимая чувствительность и сразу же коварно подсовывая камень-невидимку. Река играла с нэрриха, отчаявшимся бежать без тропы и света, наугад. В скалах хохотало эхо, звук бил по ушам, река бесновалась все яростнее. Ноттэ ругал себя последними словами за самоуверенность: он слышал от учителя, что по ущелью Боли можно пробежать, если не останавливаться и не щадить себя. Но за широкими плечами Оллэ, поделившегося своим мнением – бессчетные походы на северных речных ладьях и хищных морских драккарах. Следовало еще на берегу помнить и это: всякий нэрриха выкраивает «можно» и «нельзя» по своей мерке…