Скрипнули ветки: лодка выказала себя, стряхнув пушистую зелень маскировки. Люди засвистели, подавая новый сигнал. Берег ожил, вдали зародилась перекличка голосов, окрепла, покатилась все ближе. Фонари разгорелись, смыкая кольцо облавы. Дальний берег вспыхнул сплошной рыжей лентой огня. Там, в полях, зашлись лаем собаки, заиграли охотничьи рожки, защелкали конские копыта. Затеяна, пожалуй, даже не облава, – запоздало осознал Ноттэ. Нечто большее. Идеальный капкан, созданный едва ли не всеми лучшими силами сэрвэдов Башни, с привлечением чернорясников ордена Зорких… а может, и багряные служители в деле?
Следовало немедленно исчезнуть. Единственный надежный способ, уже нет сомнения – река. Ноттэ выпустил эсток, мысленно прощаясь с клинком. Скатился в сочную зелень заводи, нащупал годный стебель, срезал. Уклонился от второй стрелы, не оборачиваясь, метнул дагу и расслышал оханье подраненного лучника. Скользнул змеёй в траве и ушел под воду. Несколькими сильными гребками – все дальше и глубже, озираясь и опасливо щурясь. Резко оттолкнулся от дна, ребром ладони проломил днище лодки и снова юркнул в глубину.
Немного паники и неразберихи – это хорошо. Мутная вода и того лучше. Если его загнали сюда, нельзя исключить использование сетей. Позорно и нелепо попасться и стать беспомощным, спеленатым – всего лишь уловом…
Вода замутилась окончательно, по щеке пополз песок, водоросли лентой обвили шею: выше по течению натянули одну или несколько сетей. Значит, худшие опасения сбываются, облава подготовлена исключительно надежно.
Ноттэ еще раз огляделся. Перебирая руками по дну и тормозя себя, стал двигаться в достаточно сильном и сложном течении вниз, к относительно близкому морю. Разминулся с лодкой, спешащей к берегу, черной в мутно-ржавом ореоле факельного сияния. Чуть подождал и снова заскользил по дну. Глубина казалась предательски мала: почти всюду, встав в рост, можно дышать, пальцами ног касаясь камней на дне. Если бы не мутность воды – из лодок неизбежно заметили бы беглеца, пока он вынужденно оставался на месте, прощупывая ближнюю сеть.
С последними струями мутной заиленной воды нэрриха поднырнул под сеть и миновал её – первую и едва ли единственную. Что осталось на его стороне? Выносливость, способность не дышать под водой куда дольше любого человека-ныряльщика. Ноттэ истратил немало времени, доводя природные таланты до совершенства тренировкой и подбором должной методики. Он пробовал дышать перед погружением глубоко и часто, впрок. Пришел к пониманию того, сколь опасна и невыгодна эта простейшая практика, грозящая обмороками, потерей самоконтроля. Обрадовался новому вопросу, удобному уже тем, что он имеет постижимый ответ, самостоятельно создаваемый и совершенствуемый: как копить запас сил?
Раха – прядь ветра, его дыхание, значит, наука о дыхании обязана полно открыться нэрриха, усердному в постижении. Он был усерден, и хотя бы в этом сейчас полагал себя правым.
Еще две сети остались позади. Кажется, его полагали оставшимся в первой клетке из сетей – там, где тонула лодка, а на берегу хрипел и выл Кортэ – и пока что именно там искали злее всего. Прогрохотал, больно ударив по ушам, удаленный взрыв. Бочонок пороха? Нэрриха уже глушат, как рыбу. Дожили…
Не менее полулиги речного дна ощупали сбитые в кровь пальцы, скользя по камням, нашаривая опору и утрачивая её. Огни на берегах сделались более редкими, удалились: глубина по срединному для русла скальному разлому выросла до двойного, а местами и трехкратного роста человека. Появились первые признаки нехватки воздуха, и Ноттэ решился ускорить движение, сочтя, что сети позади. Наверняка.
Последняя ловушка обозначилась очень скоро. Туши пяти больших лодок бросали тяжелые тени, рыжее пламя металось бликами на маслянистой воде, плясало, норовя и без волшбы изловить, показать людям нэрриха – и тем предать его. Ожерелье темных поплавков отмечало верхнюю границу сети. Люди то и дело наклонялись к воде, вглядывались во всякую подозрительную тень. За сетью ныряли и выныривали, снова погружались… Нет сомнения: и бочонки с порохом наготове. По первому подозрению их используют.
Ноттэ замер, обнимая крупный валун. Подождал немного и осторожно сместился в тень скалы, увенчанной пенным буруном. Добыл из крепления на поясе обрезок полого стебля травы. Осторожно, без спешки поднялся к поверхности – подышать через трубку, подумать. Хотелось немедленно найти капитана Вико и сказать от всей души спасибо ему, указавшему единственный способ избегнуть если не погони, то хотя бы быстрой поимки. Каменная тропа была бы ошибкой. Дорога на север – тем более. Только река давала призрачную надежду на спасение. Число факелов, лодок и лучников впечатляло. Очень точно отражало жесточайшую жажду пожилых властителей, обнаруживших источник долголетия. Наверняка уже выстроились в очередь, пихаются локтями за право зачерпнуть вечность полной чашей и отведать её соблазнительный вкус…
Человек осознал бы чужой страх смерти куда надежнее и полнее – и своевременно испугался. Нэрриха, не привыкший к подобному, недооценил силу жажды, хотя читал дневники и обязан был все понять, ведь Борхэ – понял. И сам стал жаден до чужой жизни не менее, чем любой престарелый гранд…
Как же выбраться? Дальний берег охраняется собаками. Ближний ярко освещен и не сулит ничего хорошего. Лодки стоят плотно, лучники – не бестолковые новички. Ноттэ отдышался, убрал трубку и снова спустился к самому дну. Он нужен Башне живой. Пока он жив, его продолжат искать неотступно и яростно. Не давая покоя никому, даже мельком заподозренному в знакомстве с обладателем великой тайны.
Значит, он должен умереть.
Снова ударил по ушам взрыв – ниже по течению, ближе. Упрямого беглеца старались выманить из воды. Кортэ, пожалуй, уже очнулся, вспомнил о немалой сумме в своем договоре найма и включился в игру. Тем лучше. Надо выждать, пока обшарят дно на отрезке меж двух очередных сетей и подойдут вплотную.
Ноттэ еще раз поднялся к поверхности и позволил себе дышать, наблюдая снизу игру бликов на темной воде. Затем он стал искать удобную щель для исполнения замысла. Утонувший не всплывет, и искать тело не будут. Это очевидно в случае с нэрриха – и удобно. Значит, он переиграет тех, кто счел его дичью.
Если он верно прочел и понял дневник Борхэ.
Если он внимательно слушал капитана, который якобы не давал ночью советов и вовсе не говорил – как сам он утверждает – о мотыльке на ладони.
Если имеют смысл невнятные пояснения Зоэ о танце…
Многовато «если». Но иного – не дано.
Ветер – дыхание вечности. Только люди с их смешной привычкой всему находить начало и конец, ограничивать явление в зримом его виде, только они могли придумать «последний вздох». Штиль не убивает ветер и не является признаком его гибели. Старый учитель, не оставивший дневников, наверняка не верил в смерть и не боялся её. Какой смысл опасаться приливов и отливов, смены дня и ночи, чередования сезонов года? Тело – лишь комната в гостерии под вывеской «Жизнь». Стоит ли держаться за комнату и отказываться от права выйти в большое странствие?
Покинуть кров боятся лишь те, кто ценит свой скарб. Нелепые накопления, столь тяжелые, что их не унести с собой. Власть, достаток, связи – они-то воистину смертны. Борхэ цеплялся за телесное воплощение потому, что давно и уверенно осознал: ему не с чем выйти в путь. Он растворился в накопленном имуществе. Он мечтал не о вечности, нет. Всего лишь о праве остаться вне времени. Не расти душой. Не сбивать ноги в бесконечной дороге. Борхэ желал выделить прядь раха, упаковать в непроницаемое хранилище и исключить любую убыль. Обмануть вечность. И он выяснил, как выделить раха, почти смог проявить грань, разделяющую жизнь и смерть. Он полагал важным наметить грань и никогда не переступать её.