Неупокоенные - читать онлайн книгу. Автор: Джон Коннолли cтр.№ 92

Но это было еще впереди. А пока густо синел вечер, а вскоре и совсем стемнело. Луны не наблюдалось. Мы ехали, лишь изредка перекидываясь репликами. Радио в машине негромко пело о лебединой верности и соколах в вышине; а мне в это время думалось о людях с птичьими головами.

В нужное время мы прибудем в Джекмен, и заповедный Галаад войдет нам в души.

Часто можно слышать, что существуют два Мэна. Один — это Мэн летнего туризма, Мэн сэндвичей с лобстером и мороженого, ресторанов и яхт-клубов; ухоженный Мэн, что аккуратной полосой тянется вдоль побережья на север вплоть до Бар-Харбора, кичась высоко поставленной планкой надежд и соответствующих им цен на недвижимость — но все это за вычетом городков, которые оказались не столь симпатичны или везучи для привлечения туристических долларов. Это если не говорить об их еще менее удачливых собратьях, где традиционные промыслы уже пережили свой закат и угасание, сделав эти городки изгоями на бушующем вокруг празднике жизни. Их обитателей остальной Мэн саркастично именует не иначе как «захолустниками», а в более скудные дни так и вовсе открещивается от них, как от жителей «северного Массачусетса».

Но есть и еще один Мэн, совершенно не похожий на вышеупомянутые. Это Мэн не океана, но преимущественно лесных массивов, над которыми главенствует «Округ», или Арустук, испокон считающийся обособленной территорией если не в силу каких-то иных причин, то уже из-за своих размеров. Удаленный от моря северный край, сельский и консервативный по укладу, и сердце его составляют Великие Северные леса.

Хотя и они с каких-то пор начали меняться. Крупные компании-производители бумаги, некогда хребет местной индустрии, постепенно ослабили хозяйскую хватку, сделав вывод, что выгоднее делать бизнес на своем праве собственности на землю, чем на выращивании и вырубке деревьев. «Плам Крик», крупнейшая бумагоделательная компания в стране, хозяйка около ста тридцати тысяч гектаров вокруг озера Мусхед, отдала тысячи этих самых гектаров под коммерческую застройку: дома, кемпинги, трейлерные городки, а также технопарк. Юг Мэна поглядывал на это косо: еще бы, коверкалось самое крупное зеркало природной красоты штата; для выходцев же из «другого» Мэна это прежде всего означало новые рабочие места, деньги и приток живительных соков в финансово чахнущие районы.

Реальность состояла в том, что лесные кроны скрывали собой самый быстрорастущий уровень бедности по всей стране. Здесь увядали небольшие городки, закрывались школы, а самая талантливая, перспективная молодежь снималась с мест и перебиралась в Провиденс и Камберленд, Бостон и Нью-Йорк. С закрытием лесопереработки высокооплачиваемые профессии сменились какими-то грошовыми приработками. Падали налоговые поступления, росли преступность, домашнее насилие, пьянство и наркомания. Лонг-Понд, некогда населенный пункт крупнее Джекмена, с закрытием своей лесопильни теперь едва дышал. В округе Вашингтон, фактически на виду у курортников Бар-Харбора, каждый пятый человек прозябал в унизительной бедности.

В округе Сомерсет, где располагался Джекмен, бедным считался каждый шестой, и неиссякаемый людской поток тек в молодежные и семейные центры Скоухегана, рассчитывая получить там бесплатные еду и одежду. В некоторых районах очередь на получение социального жилья для малоимущих растянулась на годы, в то время как уровень субсидирования социальных программ, особенно в сельской местности, год от года снижался.

И тем не менее с некоторых пор Джекмен странным образом обрел второе дыхание, отчасти из-за событий одиннадцатого сентября. В девяностые население городка неуклонно сокращалось, настолько, что здесь пустовала добрая половина всего жилого фонда. Городская лесопильня по-прежнему работала, а вот структура туризма изменилась: гости с юга наезжали теперь в трейлерах или снимали домики в автономных кемпингах, где сами готовили себе еду, так что приток денег в город стал незначителен. Но вот под самолетами пали башни-близнецы, и Джекмен неожиданно для себя оказался на переднем крае борьбы за охрану национальных границ. Таможня и погранслужба Соединенных Штатов удвоили свои ряды, резко пошли в рост цены на жилье, и Джекмен наряду со всем прочим вдруг оказался в положении куда более выигрышном, чем когда-либо прежде. Надо сказать, что даже по меркам Мэна этот городок находился несколько на отшибе. Ближайшее здание суда располагалось сотней километров южнее, в Скоухегане, а копы приезжали в Джекмен из Бингема, покрывая расстояние в шестьдесят с лишним километров. Так что место это было в каком-то смысле беззаконное.

Впереди на выезде из Солона открывался вид на реку Кеннебек. У дороги стоял большой рекламный щит с надписью: «Добро пожаловать в долину Мусривер. Если вы не останавливаетесь, то улыбнитесь, проезжая».

— Не вижу улыбки, — заметил я, поглядев на Луиса.

— Это потому что мы ее не проезжаем, к чертовой матери, а останавливаемся.

Звучало как минимум двояко.

В Джекмен мы тем вечером не поехали, а свернули с дороги, немного не доезжая. Здесь на холме ютилась небольшая гостиница с номерами экономкласса, крохотным баром возле ресепшена и рестораном с длинными скамьями, специально для трапез охотников, благодаря которым она, собственно, зимой и существовала. Энджел здесь уже зарегистрировался, хотя видно его нигде не было. Я прошел к себе в номер — неброско обставленный, с кухонным закутком в углу. Пол был с подогревом. В номере стояла духота, и я отключил тепло, проигнорировав предупреждение, что для прогрева комнаты требуется целых полсуток, после чего возвратился в главный корпус.

Энджел сидел у стойки, на которой стояло его пиво и лежала газета. Мне он даже не кивнул, хотя и увидел, что я вхожу. Слева от него сидели двое. Один из них поглядывал на Энджела и что-то нашептывал своему приятелю. При этом оба сально смеялись, и что-то в их перешептывании намекало, что это длится уже не пять минут. Я подошел ближе. Главный шептун на вид был мосласт и явно хотел, чтобы все об этом знали. Зеленая майка, заправленная в оранжевые болоньевые штаны с лямками, сидела на нем в обтяжку; голова стрижена почти под «ноль», а на лоб стрелой опускался треугольный мысок. Его приятель был помельче и покруглей, а чтобы скрыть брюшко, майку носил свободную, на несколько размеров больше. Борода-мочалка смотрелась неудачной попыткой скрыть покатость подбородка. Все в нем говорило о неловкой попытке подладиться, об осознании своих недостатков и мучительной тяге их пригладить, замаскировать. Он скалился улыбкой, но глаза его затравленно метались между Энджелом и дружком-гаером; в удовольствии от насмехательства над посторонним сквозило облегчение, что на этот раз мишенью для насмешек избран не он сам; облегчением, впрочем, основанным на знании, что в любую секунду его друг-насмешник может с такой же легкостью переключиться на него, что у них наверняка уже бывало и не раз.