Неупокоенные - читать онлайн книгу. Автор: Джон Коннолли cтр.№ 24

Так он и поступил.

Следующий разговор — с доктором медицины по имени Филип Коссюр — оказался еще короче. Коссюр в прошлом был у Клэя терапевтом. Похоже, у Клэя было множество контактов, где личное смешивалось со служебным.

— Сказать мне нечего, — заявил Коссюр. — Прошу меня больше не беспокоить.

И тоже повесил трубку. Прямо какой-то знак. Я сделал еще один звонок, на этот раз с тем, чтобы договориться о встрече с доктором Робертом Кристианом.

«Мидлейк центр» находился невдалеке от того места, где я когда-то жил, — чуть в стороне от Горэм-роуд; обычное, ничем не приметное офисное здание на поросшем деревьями участке. С таким же успехом здесь могла размещаться юридическая или риелторская контора. И тем не менее это было место для детей, страдавших от жестокого обращения или брошенных на произвол, — а также тех, кто делал на эту тему заявления. Или тех, от имени которых такие заявления делали другие. Главный вход вел в зал ожидания, окрашенный в яркие желтые и оранжевые тона. На столах здесь вразброс лежали детские книжки для разных возрастов, а в одном углу на мягком покрытии находилась игровая зона с машинками, куклами и пакетиками цветных мелков. Была здесь и этажерка с информационными брошюрами, где на высоте, недосягаемой для детского роста, имелась полка с контактной информацией о местной Команде реагирования на действия сексуального характера, а также о различных социальных службах.

Секретарша за столом занесла меня в книгу регистрации и сняла телефонную трубку. Через минуту-другую в дверь, отделяющую зал ожидания от клиники, бодро вошел небольшой седенький человек с аккуратной бородкой. Доктор Кристиан был примерно на шестом десятке, в легких туфлях и рубашке с открытым воротом. Несмотря на твердое рукопожатие, в нем угадывалась некоторая настороженность. Меня он провел в свой отделанный под сосну кабинет, где вдоль стен тянулись полки с книгами и отчетностью. Я поблагодарил доктора за готовность так быстро встретиться, на что тот лишь пожал плечами.

— Элементарное любопытство, — пояснил он. — Давно уже никто не упоминал при мне имя Дэниела Клэя, во всяком случае, за пределами этого медицинского сообщества. — Он чуть подался в кресле. — Давайте условимся: я буду с вами прям, если вы будете прямы со мной. В определенных вопросах мы с Клэем не сходились. Не думаю, что ему было до меня дело как вообще-то и мне до него. Большинство коллег считало, что профессиональная чуткость у него на месте, во всяком случае, пока не начали циркулировать слухи. Но этот элемент должен был уравновешиваться объективностью, а вот этого Дэниелу Клэю, боюсь, как раз и недоставало для того, чтобы его суждения воспринимались серьезно.

— Я слышал, у вас с ним были столкновения, — сказал я. — Потому я, собственно, и здесь. Меня наняла его дочь. Кто-то преследует ее с расспросами об отце. Ее это беспокоит.

— И вот вы снова проходитесь по всей этой кривой и пытаетесь уяснить, с чего бы это вдруг кому-то, после стольких лет с его исчезновения, стукнуло в голову повторно им заинтересоваться?

— Что-то вроде этого.

— Я под подозрением? — спросил он с улыбкой.

— А вы чувствуете для этого основания?

— Определенно бывали случаи, когда я с радостью готов был его придушить. Он умел залезть так, знаете, под кожу, и в личном плане, и профессионально.

— Не потрудитесь ли объяснить?

— Гм. Ну, для того чтобы понять это и вникнуть, как все обстояло до его исчезновения, надо иметь некоторое представление о том, чем мы здесь занимаемся. А занимаемся мы медицинскими обследованиями и психологической оценкой в случаях, когда поступают заявления о жестоком обращении с детьми, идет ли речь о насилии физическом, сексуальном или эмоциональном, или же это результат небрежения и запущенности. Соответствующий сигнал направляется в Центральный накопитель Огасты. Там он поступает к надзирающему инспектору, рассматривается, исследуется, после чего выносится решение, высылать ли на место социального работника. Иногда сигнал может исходить из местных правоохранительных органов или из детской опеки. Может исходить и из школы, от родителя, соседа или даже от самого ребенка. Тогда этот ребенок направляется к нам на оценку. Эту услугу по штату оказываем в основном мы. Когда оценки начинал выносить Дэниел Клэй, мы еще, можно сказать, ходили под стол пешком. Как, в общем-то, и все, черт возьми. Теперь это организационно поставлено на более широкую ногу. Все можно провести в одном месте: обследование, оценку, первоначальную консультацию, опрос ребенка и заявленного правонарушителя. Все можно проделать здесь, в этом самом здании.

— А до того как открылся центр?

— А до того ребенка должен был осмотреть доктор и затем переправить дальше на интервью и оценку.

— То есть туда, где за дело брался Дэниел Клэй.

— Да, но опять же я не считаю, что Клэй действовал достаточно взвешенно. Наше дело крайне деликатное, легких ответов на вопросы здесь нет. Все добиваются от нас конкретики, «да» или «нет», — обвинители, судьи, заинтересованные лица вроде родителей или опекунов, — и, когда мы подчас не можем дать однозначного ответа, бурно негодуют.

— Что-то я не вполне понимаю, — признался я. — А разве вы не для этого здесь сидите?

На это Кристиан придвинулся в кресле и раскрыл ладони — безукоризненно чистые, с ногтями такими короткими, что над ними виднелись мягкие розоватые полоски.

— Вы вдумайтесь: ежегодно через нас проходит от восьмисот до девятисот детей. Возьмем в качестве примера сексуальное насилие. Его прямые физические следы обнаруживаются в среднем лишь у пяти процентов таких детей — скажем, мелкие разрывы девственной плевы или прямой кишки. Из этих детей многие находятся в подростковом возрасте, так что даже если налицо признаки половой активности, то не так-то просто установить, совершался акт по обоюдному согласию или нет. Многие половозрелые девочки — уже девушки — даже после проникновения в них на обследовании демонстрируют неразорванную девственную плеву. Если даже устанавливается факт несогласованного секса, то и тогда зачастую нельзя сказать, кто именно совершил насилие и когда. Можно лишь констатировать, что половой контакт действительно имел место. Даже у сравнительно маленького ребенка свидетельств может оказаться или очень мало, или вовсе никаких, тем более учитывая обычные для развивающегося детского организма анатомические изменения. Физические признаки, раньше считавшиеся аномальными, теперь расцениваются как неспецифические.

Единственно надежный способ установить факт изнасилования — это протестировать на половую инфекцию, что подразумевает наличие у правонарушителя того или иного венерического заболевания. Если результат положительный, значит, налицо изнасилование, но и это еще не ответ на то, кто именно его совершил, пока нет в наличии анализа ДНК. И если у насильника не обнаружено венерического заболевания, то у вас на руках нет аргументов.

— А что с поведением такого ребенка? После насилия оно же наверняка меняется?

— Не все так однозначно. Эффекты разнятся, и нет каких-либо шаблонных поведенческих признаков, указывающих на насилие. Бывает, мы видим взволнованность, трудности при засыпании; иногда наблюдаются ночные кошмары, когда ребенок с криком просыпается и не может успокоиться, а наутро об этом и не вспоминает. Есть такие, кто грызет ногти и заусенцы, выдергивает волосы, отказывается идти на уроки, настаивает, чтобы на ночь его клали с тем из родителей, к кому он больше привязан. У мальчиков, как правило, усиливается моторика, агрессивность, а у девочек, наоборот, наступает замкнутость, уход в себя, депрессивность. Хотя сходные поведенческие реакции наблюдаются, скажем, при разводе родителей, когда ребенок переживает стресс. Сами по себе эти типы поведения не служат доказательством к тому или иному виду насилия. Кстати, как минимум у трети подвергшихся жестокому обращению детей никаких симптомов не выявлено вообще.