Вор застонал. Человеческая жизнь ценилась у «ночных» немногим дороже крысиной, Жара даже «теленком» дразнили за нежелание лишний раз вытащить нож. Но рядом с Рыской он чувствовал себя прямо-таки быком-убийцей.
— Кто б нам помог, — сердито бросил он. Вроде как и стыдно за такую черствость, но иначе в этом мире просто не выжить! Эх, надо было соврать, что «совсем»… Меньше хлопот.
Несмотря на любовь к путешествиям, о которой Жар так распинался днем, к походу он оказался подготовлен еще хуже Рыски. Из полезных в странствии вещей у парня имелся только нож да хорошие башмаки. Ни покрывала, ни корма для коровы он взять не догадался.
— Я думал, в кормильнях будем ночевать, — смущенно оправдывался он, чиркая над клочками трут-травы одолженным у подруги огнивом.
Рыску это как раз волновало меньше всего.
— А вдруг он умрет? — чуть не плакала она, пальцем поглаживая взъерошенный крысиный бок. Тот был горячим, и это немного успокаивало. Доходящие цыплята и поросята, с которыми девушка возилась на хуторе, перед смертью обычно становились холодными, как камушки.
— Вряд ли, — буркнул Жар, осторожно подкладывая на огненный язычок щепки, а потом и сухие еловые веточки. — Путнику дохлая крыса не нужна. Наверное, просто проучил ее как следует.
— А почему он ничего не говорит?
— Может, ему стыдно? — злорадно предположил вор. — Еще посмотрим, чего он нам расскажет. Вдруг придется его с извинениями путникам возвращать?
Альк дернулся, чуть слышно пискнул.
— Ага, соображает, — обрадовался Жар. — Да отстань ты от него! Отлежится и оклемается. Запихни назад в мешок, чтоб не удрал, и давай спать. Чуть рассветет, тронемся в путь. Надо отъехать подальше от города, прежде чем нас хватятся. То есть если хватятся, — коряво поправился он. — Ну, на всякий случай.
Девушка кивнула, но так и осталась сидеть с крысом в подоле. Даже когда Жар, убедившись, что хотя бы костру безвременная кончина не грозит, начал шумно ломать ветки для постели. Принес он и на Рыскину долю; долго думал, общий лежак делать или раздельные, потом просто бросил половину кучей возле девушки — пусть сама решает.
Через четверть лучины парень уже безмятежно храпел. Рыске тоже очень хотелось спать, но она боялась. Альк даже пить не мог, вода пузырилась в приоткрытой пасти, а внутрь не шла. Как же ему помочь?!
В лесу заорал петух. Не в лесу, конечно, а в какой-нибудь пригородной весочке.
— Ку-ка-ре… — Крик внезапно оборвался. Не то горластая птица ночевала в избе и разбуженный хозяин запустил в нее лаптем, не то в курятник пробралась лиса.
Лиса.
А ведь даже путник признал Рыску видуньей!
С девушки мигом слетела дремота. Рыска села поудобнее, подсунула под крыса ладони и изо всех сил попыталась воскресить то ощущение ворота на перекрестке дорог.
Сосредоточиться оказалось очень трудно. Дорог казалось то три, то четыре, причем их привлекательность постоянно менялась. Хоть бы Хольга указатель какой воткнула! Когда же Рыске наконец удавалось определиться и налечь на воображаемый рычаг, ее словно что-то отбрасывало, сбивая мысли, и приходилось начинать все заново.
После лучины безуспешных попыток девушка совсем запуталась, устала и опять начала клевать носом.
И вот тогда-то, на границе сна и яви, перед Рыской предельно ясно возникла развилка. Единственная. Одна дорога в обход леса, вторая насквозь, и впереди уже виднеется опушка. Тут и выбирать-то нечего, нам прямо. Даже ворота нет — простая калитка, легко качнувшаяся на петле…
Альк забился в конвульсиях, и его начало жестоко рвать какой-то гадостью, черной и вязкой. Рыска, встрепенувшись, едва успела наклонить крыса мордой вниз, чтобы не захлебнулся.
Когда приступ наконец закончился, глаза у Алька совсем остекленели. Рыска, как смогла, очистила ему мордочку мокрым уголком платка, ругая себя последними словами (и даже одно из Альковых непонятных вспомнила). Видунья, называется! Только во сне дороги выбирать и умеет.
Голова тем не менее болела. Девушка на всякий случай потрогала под носом, но кровь не шла. Значит, все-таки приснилось… Надо, пожалуй, идти спать, пока еще больше не напортачила.
Рыска одной рукой разровняла ветки, второй продолжая бережно прижимать к себе крыса, а улегшись, положила его на грудь, под покрывало. Из-под кромки жалко выглядывал розовый нос.
«Не переворачиваться!» — строго приказала себе девушка и, еще немного послушав тяжелое, но ровное дыхание Алька, заснула уже без всяких дорог и калиток.
ГЛАВА 17
Наблюдать за ручной крысой очень забавно.
Там же
Разбудило Рыску колючее прикосновение к подбородку. Девушка приоткрыла левый глаз — и увидела пытливо заглядывающую в него усатую морду.
Еще неделю назад Рыска завизжала и забрыкалась бы как резаная, сбросив одеяло в костер. Теперь же только вздрогнула и нахмурилась:
— Доброе утро, господин путник. Как спалось?
Альк убрал передние лапки с ее лица и попятился обратно на грудь. Глаза-бусинки настороженно посверкивали, уши жались к голове.
— Ну хорошо, — нехотя признался он, — я вам наврал.
— Ничего хорошего я тут не вижу, — проворчала Рыска, тоже покривив душой: видеть ожившего крыса было очень даже приятно.
— Я боялся, что иначе вы не захотите мне помогать.
Девушка повернулась, и крыс кульком соскользнул ей под бок: лапы плохо его слушались, как в первый день их знакомства.
— Чего это с тобой? Вчера вообще как будто концы отдавал!
— Снадобьем опоили, чтоб поменьше дергался, — иначе ж крысу в мешке не удержать. — Альк с трудом перевернулся на живот и брезгливо облизнулся. — Хорошо хоть стошнило, а то бы я еще неделю полутрупом лежал. Оно долго всасывается — но и долго действует.
Жар, разбуженный голосом подруги, сладко потянулся и повернулся к ней:
— Что, оклемался крысюк? Я ж тебе говорил!
— У тебя-то ножки не болят, зайчик? Вчера так драпал, что трава сгибаться не успевала!
— А что, надо было помочь путнику тебя ловить? — огрызнулся парень.
— Мог бы догадаться его оглушить.
Жар смутился. Момент был действительно подходящий, но тогда парень думал только о спасении их с Рыской шкур.
— Почему он тебя слышит? — повторила девушка вчерашний вопрос.
— Меня слышат те, кому ты позволяешь, — нехотя признался крыс.
— Чего?!
— «Свеча» принадлежит путнику», — мрачно процитировал Альк устав общины. — Даже такой необученной дурочке, как ты.