Вне закона - читать онлайн книгу. Автор: Овидий Горчаков cтр.№ 13

– С тех пор, поди, как в окружение нас немец взял, – добавил Гущин, выпуская дым из ноздрей, – «абкруженцами» нас здесь белорусы зовут. Сами-то мы тамбовские. Тут нас, в деревнях, много таких застряло. Многие ребята, особенно кадровики, ищут оружие, сушат сухари, в лес мечтают податься.

Разговаривая со мной, они поглядывали на десантников, как мне показалось, тревожно, с опаской, побаивались, должно быть, что командир десантников может передумать и не взять их в группу.

А командир, искоса наблюдая за ними издали, прислушивался к каждому слову, и в напряженных, блестящих глазах его недоверие боролось с радостью.

– Вот мы уже вроде и не «робинзоны», – сказал он Бокову, – появились и первые «пятницы»!..

Отгорел, обещая хорошую, без дождей погоду, безоблачный закат.

Уже темнели просини в листве берез и осин, когда Гущин и Богданов уселись с командиром под дубом и склонились над картой. Остальные собрались вокруг Кухарченко и слушали его рассказ о том, что он видел и слышал за опушкой леса.

– «Новый порядок» вовсю наводят, – говорил он. – Фельд-коменданты семь шкур с мужика дерут, как при крепостном праве. Зондерфюреров разных, старост да полицаев на шею посадили. Колхозы прошлой осенью разогнали. Вместо них этой весной организованы общинные хозяйства – с общины-то легче подать драть. Сначала полицейские только девок пужали винтовками, колхозное добро растаскивали – лошадей, скот, инвентарь – да гарэлку отбирали у мужичков. Немцы почему-то запрещают гарэлку гнать. Верно, потому, что самогон фрицу ни к чему – собственный шнапс есть, а хлеб нужен. А теперь холуи-полицаи сбирают фашистам гарнцевый сбор – здесь его «гансовым» сбором зовут. Молодежь, слыхать, вербуют в Германию…

Кухарченко свернул цигарку и, прикурив, мастерски выпустил несколько колечек дыма. В них ошалело заметалась стайка комаров. Артистически сплюнув сквозь зубы, он продолжал:

– В Кульшичах тоже эта самая полиция колобродит. Сижу ночью у нашего бородача, а шпана эта шатается под окном в веселом виде, горланит похабные песни и на ветер для острастки постреливает. Выбежать бы да чесануть по ним из автомата. Да нельзя – конспирация! У нашего связного бородача самогонку тоже забрали…

– Да брось ты насчет самогонки! – прервала его Надя. – Говори о деле.

– Про зиму бородач рассказывал, так, верите, аж заплакал! Страшная, говорит, была зима. Даже снег, говорит, казался немецким: придавил все, задушил. Немец наезжал, порядки свои вводил, облавы на «абкруженцев» да беглых военнопленных делал и стрелял их скопом. Ни с соседом погутарить, ни в Пропойск съездить – оккупация! Немец вздоху не дает. Только к лету, говорит, и оттаяла душа, как слушок про партизан прошел. Старики со старушками молитвы читают – против злых сердец да жестоких властей. Но старухиными молитвами разве одолеешь немца! И дрекольем победы не возьмешь – а нет оружия, нет верных, сильных, смелых людей. Немцы сами про партизан объявили. Слыхать, приказ у них есть – партизан не расстреливать.

Кухарченко загадочно ухмылялся, поблескивая плутоватыми темно-карими глазами.

– То есть как это не расстреливать? – удивился Щелкунов.

– А так. Вешать приказано. С объявлением на шее: «Партизан». А в Могилеве не просто вешают, а на крюк, за челюсть или за ребро, как мясники, разумеешь, Длинный?

– Ну, это другое дело! – сказал Щелкунов. – Видать, взяли в толк, что мы народ особый. А что? Сам Гитлер приказ такой издал, чтобы московских и ленинградских комсомольцев ловили и вешали. Большой авторитет заслужили…

– А что, так и не слыхать ничего про партизан? – перебила Алла Длинного.

– Ходит тут, говорят, какая-то кучка людей, может, даже в этом самом лесу. Заскакивают в вески, запасаются продуктами, но что-то не слыхать, чтобы они хоть одного немца или полицейского угробили. Постараемся все-таки найти их. В своих газетах немцы о «лесных бандитах» много пишут, а где они, черти, не сообщают. А эти кореши, Богданов и – как его? – Гущин, что ли, старались попасть к нам с тех пор, как мы спрыгнули. Они сами из Рябиновки, село такое… Оказывается, Богданов и тот, другой, слыхали самолет, видели даже парашюты и всю ночь шукали нас по лесу. А рябиновские жители нашли к утру наши грузовые мешки и попользовались нашим харчем.

Стемнело. Отпылало закатное небо. В нескольких шагах от нас Самсонов, сидя на пеньке, освещал фонариком многоцветную карту и слушал Гущина. В вечерней тишине слабо прозвучало вдалеке несколько винтовочных выстрелов.

– Опять гарэлку глушат полицаи, – сокрушенно проговорил Кухарченко, щелчком выбрасывая цигарку. – А хлопцы эти, Гущин и Богданов, свойские. Сумели достать где-то оружие и сохранить его, а немцы ведь расстреливают за это дело. Они прошлым летом в окружение на Днепре попали и долго болтались тут. Мечтали линию фронта перейти, да не удалось, пристроились на зиму в Рябиновке, приймаками стали. Вот, наверное, интеллигент наш и не знает, что такое приймаки? – Я пропустил мимо ушей это замечание, и Кухарченко, скабрезно ухмыляясь, продолжил: – Приймаками тут зовут бродяг из окруженцев, которые забираются, значит, в глухой уголок и вкалывают у какой-нибудь деревенской бабы за батрака, а очень часто и за мужа или зятя…

– И нечего тут смеяться! – вскипела вдруг Надя. – Многие солдатки их, конечно, из жалости брали…

– Знаем мы эту жалость! – загоготал Кухарченко.

К нам подошел Самсонов. За ним стояли бывшие приймаки.

– Сегодня ночью я пойду в разведку на шоссе и подберу место засады, – тоном приказа бодро начал командир. – Со мной пойдут Кухарченко, Барашков, Щелкунов и Богданов. Старшим оставляю своего заместителя Бокова. В случае каких-либо чрезвычайных происшествий место явки в первые два дня – наша первая дневка на реке Ухлясть у Хачинского шляха, под большим дубом. Следующие два дня – на опушке леса у Рябиновки, там, где приземлились. Для последующих встреч – болото у Кульшичей. «Почтовый ящик» – под корнем вот этой елки. Вопросы будут?

– Чуть не забыл!.. – встрепенулся Кухарченко. – Бородач – наш связной – в лес к нам просится: боится, выдадут его немцам…

– В селе он нужнее, – перебил его Самсонов. – Нужнее. Больше вопросов нет?

При свете фонаря мы углубились в изучение карты, стараясь запомнить местонахождение явочных пунктов.

Командир хотел было отправиться в путь немедленно, но Богданов посоветовал дождаться восхода луны. Когда они ушли, мы еще долго не спали. Мне повезло, я первым заступил на пост.

– Гляди в оба! – шепнул мне Боков. – Капитан приказал утроить бдительность. Черт их знает, этих «абкруженцев».

Усевшись на трухлявый пень и положив на колени взведенный полуавтомат, я прислушивался к разговору друзей.

Высыпали звезды. Запахло ночными фиалками. На речке пересвистывались кулички. А за кустами гудел голос окруженца Гущина:

– И сбилась почти целая армия у переправы. Никогда не видел зараз такую уйму народу. Немец садит из пушек, бомбит с воздуха, пускает ракеты. И при свете их, как белым днем, переправляются, ломятся на тот берег машины, орудия, танки… Натерпелись мы страху. Кругом крик страшный. Кричат так, что болят уши. А немцы установили над рекой мощный радиорупор и заводят пластинку «Напрасно старушка ждет сына домой», а дальше снова: «Напрасно старушка ждет сына домой». Только эти слова… Как вспомню, так душу скорчит!.. Наши кинулись вплавь. У берега пылают машины и повозки с ранеными, а немец колошматит из пушек, строчит со всех сторон из автоматов и пулеметов, а над всем этим – громче грома – без конца: «Напрасно старушка ждет сына домой…»