Русская Америка. Слава и боль русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 34

Хлебников писал: «Острова сии, по общей участи всем вещам, потерпели перемену даже в именовании своём. С начала открытия их называли Новыми, затем Лебедевскими, потому что открыты судном его компаниона (Лебедева-Ласточкина. — С.К.); г. Шелихов назвал их Зубовыми. Ныне называют иногда Северными, иногда Котовыми островами; но Матвей Иванович Муравьёв (правитель Русской Америки с 1820 по 1825 г. — С.К.), ценивший личные услуги по достоянию, полагал приличным именовать оные вместе островами Прибылова в честь открывателя».

Небольшая деталь большой и непростой истории Русской Америки, где за многими географическими названиями стоят разнонаправленные события и страсти, разные судьбы и неоднозначные факты.

ВОЗВРАТИМСЯ, однако, к истории несостоявшейся кругосветной экспедиции Григория Муловского. В рамках её подготовки была разработана инструкция из 27 пунктов. Экспедиция, в частности, должна была пройти между 40 и 50° северной широты до залива Нутка на острове Ванкувер (тогда ещё, впрочем, так не называвшемся), проверить, нет ли там чьих поселений (а их там не было), и все земли до Аляски «формально взять во владение». В поход предполагалось назначить фрегаты «Холмогоры», «Соловки» и шлюпы «Турухан» и «Сокол».

Испанский посол в России Нормандес сообщал в феврале 1787 года в Мадрид и большее, причём характер информации указывает на то, что испанец имел при петербургском дворе очень осведомлённых информаторов! По сообщению Нормандеса, императрица была намерена провозгласить российский суверенитет над частью американского континента от побережья, лежащего напротив Камчатки, до Гудзонова залива и горы Святого Ильи в середине залива Аляска. И это — кроме того, что уже осваивалось русскими к северу от горы Ильи, то есть Алеутских островов, островов Берингова моря и материковой части Аляски!

Затем Екатерина предполагала объявить европейским державам, что задача Муловского — не только закрепить права русских, но и защитить их при необходимости вооружённой силой.

И это была не просто фраза! Россия тогда была отнюдь не слаба как в военном, так и в экономическом и промышленном отношении. Академик Евгений Викторович Тарле — безусловная умница — выпустил в 1910 году в свет работу с выразительным названием: «Была ли екатерининская Россия отсталою страною?», в котором, собственно, уже и содержался ответ — «Нет!» Так, например, положительный баланс нашей внешней торговли составлял не менее 5 миллионов рублей (а, может, и в три-четыре раза большую сумму). Иными словами, российские права на Русскую Америку было чем весомо подкрепить. И свинец был, и золото!

Но тут вновь подгадила «англичанка»… Лондону становились поперёк горла и новый торговый русско-французский договор 1786 года, и русские успехи на Юге — в Таврии и Новороссии, и русские планы в Северо-Западной Америке… Поэтому Лондон спровоцировал на новую войну с Россией Турцию (с 1787 по 1791 г.), а затем — и Швецию (с 1788 по 1790 г.). Сумасбродный шведский король Густав III вознамерился вернуть утраченные при Петре земли и даже овладеть Петербургом!

Вместо кругосветного похода Муловскому пришлось собираться в поход военный. Указом императрицы от 28 октября 1787 года экспедиция была отменена. («…Приготовленную в дальнее путешествие под командою флота капитана Муловскаго Експедицию, по настоящим обстоятельствам повелеваем отменить…»)

Муловский на «Мстиславе» начал боевую кампанию, участвовал в 1788 году в сражении у Гогланда, а 17 июля 1789 года в сражении у острова Эланд, у южных берегов Швеции, погиб в чине капитан-бригадира. Капитан Крузенштерн, когда добрался в ходе первого состоявшегося русского кругосветного путешествия до тех мест, куда стремился Муловский, не забыл о своём погибшем командире и назвал его именем мыс на Южном Сахалине, открытый в 1805 году. И вот уж это географическое название стало на своё место прочно — на вечные времена.

Муловский погиб, так и не испытав своих «звёздных часов», а через год — 3 августа 1790 года Русско-шведская война закончилась Верельским миром, по которому русские и шведы остались «при своих»… В явном выигрыше оказалась лишь Англия. И, хотя её недоброжелательство к России было очевидным, негласные её позиции в Петербурге укреплялись.

Не поэтому ли, в том числе, запущенность дел в государстве всё более поощрялась, а люди дела задвигались в поздней екатерининской России в дальний угол? Не потому ли Биллингса ценили выше Сарычева, а эпигонские прожекты Тревенена подавались императрице так, что они ставились выше оригинальных проектов Шелихова?

Собственно, если быть точным, то и относительно Муловского не всё так было у Екатерины гладко, как это могло показаться её некритическим апологетам. Даже если бы Муловский вышел в свой океанский поход, он вместо хладных вод Петропавловской гавани Камчатки мог оказаться в очень жарких водах. В сентябре 1787 года императрица писала находившемуся в Крыму Потёмкину: «…Ещё пришло мне на ум к тебе писать и требовать твоей мысли: ты знаешь, что Муловски[й] наряжен обходить Кап де Бон Эсперанц (мыс Доброй Надежды, южная оконечность Африки. — С.К.) и поехать к Камчатке. Вместо того — не лутче ли будет под видом той экспедиции оборотить его деятельно в Красное море, на Мекку и Медину, незаметно делать туркам пакости. Я отъезд его уже под рукою остановил[а], а естьли ты мысли мои похвалишь, то отправлю его доподлинно, и он не будет знать, куда едет, дондеже доедет до Кап де Бон Эсперанс…»

Впрочем, Екатерину можно было понять — в тот момент «на носу» у неё была южная война с турками, и основное своё внимание императрица сосредотачивала тогда на Новороссии, возникшей трудами того же Потёмкина, его соратников Суворова и Ушакова, и трудами десятков тысяч русских солдат, моряков и просто рабочих людей.

Вокруг мыса Доброй Надежды Муловскому, налево ли — к Мекке, прямо ли — к Камчатке, счастье пройти не выпало. Потёмкин, командуя русскими войсками в Русско-турецкой войне 1787–1791 годов, умер в год её победного завершения… Опутанная фаворитами не потёмкинского калибра Екатерина старела, запустение в государстве нарастало, нереализованный проект Муловского был отставлен и забыт.

6 ноября 1796 года императрица скончалась, и началось царствование нового императора — сына Екатерины Павла. В своём месте я уже ссылался на свидетельство декабриста барона Штейнгеля о состоянии флота и морской службы в конце царствования Екатерины. Штейнгель был тогда кадетом Морского корпуса, и вот что запомнила его молодая память: «Число кораблей хотя значительно было, ибо, помнится, считалось до 40 линейных кораблей в Кронштадте и Ревеле, но они большею частию были ветхие, дурной конструкции, с таким же вооружением и не обшивались медью, от чего большею частию ходили дурно. Капитаны любили бражничать. Офицеры и матросы были мало практикованы… Офицеры любили куликать, и вообще людей образованных было мало… В порте был во всём недостаток, и воровство было непомерное, как в адмиралтействе, так и на кораблях…»

Картина безотрадная и в чём-то негативно преувеличенная, но всё же явно написанная с натуры.

«Со вступлением на престол Павла, — писал далее Владимир Иванович Штейнгель, — всё переменилось. В этом отношении строгость его принесла великую пользу».