Быть Сергеем Довлатовым. Традегия веселого человека - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Соловьев, Елена Клепикова cтр.№ 6

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. …понятно кого кем.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не так буквально. Это с нью-йоркской точки зрения Бродского Довлатов – маргинал. Несмотря на свои физические габариты. В Питере все было иначе. Довлатов участвовал в обструкции Бродского после того, как тот прочел у него на дому «Шествие». Такое не забывается. Плюс chervhez la femme. Здесь, в Нью-Йорке, они поменялись местами. Потому Бродский и порекомендовал Сережины рассказы в «Нью-Йоркер», что не считал его соперником. Одновременно зарубил роман Аксенова и огрызался, когда его упрекали в некошерности поступка: «Имею я право на собственное мнение!»

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А помнишь, Сережа сказал, что Бродский теперь ему завидует – никак не ожидал, что «Нью-Йоркер» возьмет рекомендованные им рассказы.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Знал бы – не рекомендовал, да? Не знаю. Покровительствовал только тем, кого считал ниже себя, – ровней не выносил. Помнишь, Сережа сам говорил, что Бродский терпеть не может соизмеримых авторов.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А таковые разве были?

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Ладно, конкурентоспособных.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Не это ли причина его конфликта с Аксеновым?

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Или Евтушенко. Два русских поэта на один Нью-Йорк – тесновато.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Ярко выраженное самцовое начало.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. А сам потом отмежевывался от самцовости. Помнишь наш спор, когда он пришел к нам в отель «Люцерн» в Манхэттене, на следующий день после нашего приезда: стоячим писать или не стоячим. «Стоячий период позади» – его собственная шутка.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А кончил тем, что за пару месяцев до смерти сочинил свой Momentum aere perennius. То есть в его варианте – в отличие от горациево-пушкинского – не памятник крепче меди, а памятник крепче пениса, и не слово тленья избежит, а семя, заброшенное в вечность. Это памятник собственному члену, что очевидно из названия, тем более – из стиха:

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Да, христианином его никак не назовешь, несмотря на ежегодные поздравления Иисусу с днем рождения. К каждому Рождеству – по стихотворению.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Возвращаюсь к теме «Довлатов – Бродский», написал же последний о первом памятную статью.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Предполагалось наоборот: Довлатов – о Бродском.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. С подачи Бродского в нью-йоркском сабвее появились сменные плакатики с логотипом Poetry in motion и стихами Данте, Уитмена, Йейтса, Фроста, Лорки, Эмили Дикинсон, пока не дошла речь до инициатора. Эффектное двустишие:

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Перевожу:

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Коли в компьютерах «Нью-Йорк таймс» лежат пачки заготовленных впрок некрологов живых пока что знаменитостей, кто бросит камень в Сережу за то, что замыслил книгу о Бродском на случай его смерти? А та казалась не за горами. Довлатов был профессионал, следовательно, по ту сторону добра и зла.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. У Сережи и про других коллег были схожие некропредсказания, а те пережили его, а иные живы до сих пор.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. О Бродском и говорить нечего – он сам регулярно прощался с жизнью в стихах, прозе и в интервью.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. На что были физические основания: сердечник, инфарктник, несколько операций, одна неудачная.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Сереже было что сказать про Бродского: глаз у Довлатова зоркий, память цепкая, перо точное. Это была бы одна из, если не лучшая его книга.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Судьба распорядилась иначе: Сережа умер первым. Вот Бродский и сочинил о нем – не книгу, а пару вымученных страничек…

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. …в которых ухитрился сделать пять фактических ошибок. Написал, к примеру, что «всю жизнь, сколько его помню, он проходил с одной и той же прической: я не помню его ни длинноволосым, ни бородатым». На самом деле Сережа только и делал, что менял свою внешность, о чем можно судить по снимкам: то стригся коротко, то отпускал прическу, да еще с некоторой такой эффектной волнистостью. Регулярно брился, а то вдруг обрастал буйной растительностью на «запущенной физиономии», и бородатым мы его видели довольно часто.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. А что Ося не помнит Сережу бородатым и вовсе нонсенс. У нас в этой книге есть фотка Наташи Шарымовой с дня рождения Бродского на Мортон-стрит – там они оба стоят визави: Ося смотрит на Довлатова и в упор не видит, что тот в бороде! Смешно ловить Бродского на ошибках – в его исторических экскурсах их куда больше, что нисколько не умаляет ни «Письма к Горацию», ни «Путешествия в Стамбул». А такие аберрации памяти и вовсе в порядке вещей. Через несколько лет после смерти Пушкина его друзья спорили, какого цвета у него глаза. Тем более Довлатов с Бродским, по словам последнего, «виделись не так уж часто».

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Та же приблизительность у Бродского в оценках и обобщениях – что и в фактах. Вот он говорит о пиетете, который испытывал Сережа к поэтам, а отсюда уже, что его рассказы написаны как стихотворения – высшая похвала в его устах. Ничего подобного! Это Бродский внушает Довлатову посмертно свою иерархию литературы, где поэзия на первом месте, а поэт в роли демиурга. Довлатов никогда так не думал, Бродского не любил ни как человека, ни как поэта, а оторопь испытывал не к поэту, а к литературному боссу, в руках которого бразды правления.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не оторопь, а страх. Бродский тиранил Довлатова, беря реванш за былое унижение в Питере. А у Сережи скромность паче гордости. Называя себя литературным середнячком, он лукавил. На самом деле знал себе цену. В этом тайна Довлатова.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Одна из?

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Вот именно! Не принимай все его слова на веру.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Помнишь, мы как-то зашли к Сереже с нашим московским гостем и тот стал высчитывать шансы Чингиза Айтматова на Нобелевку? Вежливый Сережа ввинтился в спор с какой-то кровной, личной обидой.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не боги горшки лепят. Да и столько среди нобелевцев случайных людей. Этой премией замкнут горизонт чуть ли не любого литературного честолюбца в России. Когда Бродский получил Нобелевку, вся русская поэзия оделась в траур – от Евтуха с Вознесенкой до Скушнера с Коржёй.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Что это ты на Осин манер стал коверкать имена? Поразительно, что завистник Найман даже о Нобелевской премии Бродскому рассказывает как о личном несчастье, хотя ему-то уж, при его поэтическом ничтожестве, ничего не светило.