Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - читать онлайн книгу. Автор: Альбрехт Кессельринг cтр.№ 68

Совещание, в котором участвовали генералы, продолжилось, и Вестфаль доложил мне о возвращении только поздно вечером. Он уже начал опасался, что его и Туссена арестуют в Монте-Ротондо. Между восемью и девятью часами вечера мне позвонил Роатта и торжественно заверил меня, что новость, о которой объявили по радио, застала его врасплох и что он не пытался меня обмануть. Тем не менее, я убежден, что Бадольо и Амброзио старались держать меня в неведении, чтобы помешать мне принять немедленные контрмеры. Когда ситуация окончательно прояснилась, мне было уже слишком поздно что-либо предпринимать; королевская семья и правительство улизнули.

Хотя я еще мог связываться с Йодлем и командирами моих боевых частей, Верховному командованию вермахта пришлось бросить нас на произвол судьбы; в ставке фюрера на командующем Южным фронтом поставили крест. Передав кодовый сигнал «Ось», я коротко изложил командирам моих частей то, что в течение нескольких последующих дней волновало меня больше всего. Поскольку поздно вечером наша воздушная разведка сообщила, что вражеский флот вторжения все еще находится в море неподалеку от Неаполя, мы могли считать, что главная опасность нам пока не грозит, но приближение флота противника увеличивало ответственность 10-й армии за события в Южной Италии, а также, между прочим, и мою ответственность, поскольку я не мог ожидать помощи от группы армий В. Между тем донесения из Рима, которые я получил ночью, сделали ситуацию еще более критической, чем она была до этого, – немецкие дипломаты и вообще все немцы в соответствии с указанием нашего посла отправлялись в Германию.

Можно ли было избежать этих печальных событий? Я задавал себе этот вопрос тогда и продолжаю размышлять над ним до сих пор.

Во-первых, я должен признаться в том, что, когда ситуация прояснилась, у меня словно камень с души упал. Этому способствовало еще и то, как именно она прояснилась. Теперь я видел врага и мог действовать соответствующим образом. Выход из войны итальянских вооруженных сил, которые не хотели больше сражаться, был не такой уж большой потерей. По крайней мере, было понятно, что в последующих битвах мы должны будем драться как черти. Но все равно Италия, хотя она и вступила в войну вопреки желанию Германии, была картой, которую вынули из колоды и которой в этой колоде не хватало. Этого, возможно, не произошло бы, если бы на театре военных действий находилось такое количество германских войск всех трех видов вооруженных сил, которое позволило бы не дать противнику захватить плацдарм в материковой части Италии или в крайнем случае сбросить его части обратно в море. Но время было упущено, и решать первую из этих задач было уже поздно, а для решения второй мы не располагали достаточными силами и средствами.

Но даже с учетом идиосинкразий Гитлера я полагаю, что наша цель могла быть достигнута путем прямых, честных шагов и мер. Прежде всего с Муссолини, который был другом Гитлера, ни в коем случае нельзя было обращаться так, как с ним обращались. Возможно, Муссолини сумел бы убедить Гитлера в том, что Италия устала от войны, поскольку фюрер и без того прекрасно знал, что боевые возможности итальянских вооруженных сил в тяжелой борьбе, которую мы вели, были очень невелики. Если бы можно было исключить Италию из стратегических расчетов противника, Гитлер, может быть, и согласился бы на мирное расторжение пакта с союзниками. Это был бы исключительно благоприятный вариант для Италии, который неизмеримо сократил бы для этой страны ущерб от войны. Более важный и сложный вопрос состоит в том, как бы отнеслись к предложению о капитуляции Италии на такой основе, при всех его пропагандистских и практических выгодах, государства альянса.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ КАВАЛЬЕРО

Только после того, как итальянские части в Риме и вокруг него, находившиеся под командованием генерала Карбони, сложили оружие, я приказал освободить всех взятых под стражу фашистских лидеров, включая графа Кавальеро. Кавальеро в компании еще одного или двух итальянцев побывал у меня в гостях. Все они прибыли ко мне в состоянии, которое было мне непонятно. Теперь, сам побывав в тюрьме, я знаю, что они чувствовали. Кавальеро обнял меня и расцеловал, что было незнакомой мне формой приветствия.

Стараясь не волновать их, я лишь указал, что для их собственной безопасности необходимо временно перевезти их в Германию и что они будут переправлены туда по воздуху в течение ближайших нескольких дней. Кавальеро очень переживал по поводу своей жены, которая была серьезно больна и находилась в госпитале. Он умолял меня разрешить ему навестить супругу на следующий день. Разумеется, я охотно уступил его просьбе. Он провел несколько часов у постели супруги и столько раз после этого выражал мне свою благодарность, что даже несколько меня этим утомил. На второй день за ужином я дал ему понять, что намерен лично гарантировать безопасность его жены и проследить за тем, чтобы ее письма в течение всего периода его пребывания в Германии, который, как следовало надеяться, должен был оказаться недолгим, отправлялись без задержки. Я также намекнул, что Гитлер относится к нему с особым уважением и что Муссолини наверняка предложит ему пост военного министра в своем новом правительстве.

Во время еды Кавальеро был на редкость мрачен; я решил, что это вызвано нервными перегрузками последних недель и разлукой с женой. Он рано отправился спать, пожелав мне спокойной ночи, и был препровожден в его покои одним из моих офицеров. На следующий день рано утром меня потрясло известие о том, что его обнаружили сидящим в саду. Он был мертв, взгляд его был устремлен на Вечный город. Я немедленно потребовал вскрытия и расследования обстоятельств его смерти. Вердикт был однозначным: он покончил жизнь самоубийством. В процессе опроса его итальянских друзей, помимо прочего, выяснилось, что он провел значительную часть ночи, шагая взад-вперед по своей комнате, и вышел в сад очень рано утром.

Что касается причин поступка Кавальеро, то, насколько мне удалось разузнать, он был замешан в заговоре против Муссолини, о чем последний, возможно, знал. Поездка в Германию и план Гитлера по сформированию нового итальянского правительства в изгнании неизбежно заставили бы его вступить в контакт с дуче, а этого Кавальеро, вероятно, не смог бы вынести. Пребывая в отчаянии, он не нашел лучшего выхода из положения, чем самоубийство. Жаль, что он не открылся мне.

Я рассказал об этом трагическом эпизоде, потому что мне доводилось слышать, как в Венеции еще до того, как меня подвергли суду, поговаривали о том, что я либо сам застрелил Кавальеро, либо приказал это сделать. Я также встречал аналогичные намеки в газетах. Что ж, повторю здесь почти те же самые слова, которые я произнес перед трибуналом в Венеции:

«Я уважал графа Кавальеро и безоговорочно поддерживал его, потому что знал его как убежденного друга Оси, видевшего огромное благо в защите и продвижении наших совместных интересов, которым – как бы ему ни мешали – он посвятил без остатка всю свою жизнь. Глубоко одаренный человек, обладавший незаурядными способностями солдат, он сочетал в себе огромную энергию и тонкое искусство дипломата. По моему мнению, он в свое время был единственным человеком, который мог бы обеспечить соответствие военных усилий Италии возможностям ее военной промышленности. Я говорю об этом открыто, полностью отдавая себе отчет в свойственных ему слабостях и явно негативном отношении к нему среди определенной части офицерского корпуса итальянской армии».