1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Кершоу cтр.№ 94

«Это было чем-то вроде конвейера — от ужасов поля битвы в мастерскую, где тебя подремонтируют. Сочувствия на всех не хватало, если сочувствовать каждому раненому, скоро можно было сума сойти».

Конечно, оставаться полностью безучастным к происходящему военврачи тоже не могли. Уж слишком сильно было эмоциональное напряжение у тех, кому по долгу службы выпало иметь дело с ранеными.

Лейтенант Бамм оперировал молодого солдата, тяжело раненного во время героической операции по подавлению советского долговременного огневого сооружения. Захват объекта вызывал восхищение во всем их полку. «Беспримерная храбрость горсточки бойцов-пехотинцев всего за один день стала легендой». Один из пациентов был бывшим студентом технического университета в Южной Германии. У него были страшно изуродованы обе руки. И он переносил выпавшие на его долю испытания стоически. Лейтенант Бамм не скрывал своего сочувствия к этому солдату.

«Лишиться обеих рук! Студенту! Двадцатидвухлетнему! Все это вихрем пронеслось в моей голове. Напоследок до меня дошло, что этому парню уже никогда не обнять девушку».

Обе руки ампутировали из-за опасности возникновения гангрены. Вскоре этот бывший студент был эвакуирован в тыл, и Бамм никогда его больше не видел.

Потери офицерского состава за первые пять недель войны были весьма высоки и составили 5,9 % от общего числа погибших. Подготовка офицера занимала от 14 до 18 месяцев. На уровне командира взвода офицера обычно заменял опытный унтер-офицер. О том, каковы были потери, можно судить по следующему примеру. В среднем в одной пехотной дивизии насчитывалось 518 офицеров. К концу июля 2433 офицера были убиты и 5464 ранены. Таким образом, погибло больше офицеров, чем в 15 дивизиях! Еще столько же погибло в августе, в сентябре, правда, уже в два раза меньше — это были 7 дивизий. К началу наступления на Москву Восточный фронт лишился одной трети офицерского состава (что эквивалентно 37 дивизиям из 117, с которыми немцы начинали войну в России).

И офицерство представляло собой лучшую часть войск, их элиту. Большая часть погибших пришлась на пехотные, танковые и артиллерийские части. Многие находились на пике служебной карьеры — это были командиры, получившие опыт боев в Польше, Франции, Нидерландах и на Балканах. Именно они обладали оперативным мышлением и способностью быстро принимать решения исходя из сложившейся обстановки.

Уже три дня спустя после начала кампании генерал Гальдер не скрывал озабоченности вследствие «значительных потерь среди офицеров». В начале июля он вновь обращает внимание на растущие потери офицеров — 6,6 % от общего числа военнослужащих. Для сравнения следует привести аналогичные цифры по кампании во Франции — 4,85 % и Польше — 4,6 %.

Командующий 3-м танковым корпусом генерал Эберхард фон Макензен считал, что потери офицерского состава способны серьезно подорвать боеспособность его корпуса. «Нынешняя боеспособность, — заявлял он, — всего лишь часть той, которая была до Киева». Очень многие из опытных офицеров этого корпуса погибли. «Есть подразделения, потерявшие половину офицеров», — не скрывает отчаяния Макензен. Его корпус лишился 25–35 % офицеров и 10 % солдат. Далее он сокрушенно добавляет: «В моторизованных частях такие потери ощущаются всегда болезненнее, чем в пехотных».

Способность принять верное решение в бою требовалась и от унтер-офицерства, правда, в меньшей степени. В задачу унтер-офицеров в первую очередь входило обучение солдата чисто практическим навыкам, да и в подчинении у них, как правило, находилось не более десятка человек — это мог быть орудийный расчет, пехотное отделение. Потери приводили к тому, что вместо павшего в бою офицера на его должность назначали опытного унтер-офицера. Но и это было мерой вынужденной — спору нет, унтер-офицер не хуже офицера, а может быть, даже лучше знал насущные проблемы солдата, его заботы и психологию. Но вот что касалось выполнения чисто командных задач, требовавших необходимых специальных знаний — заботы о своевременном подвозе боеприпасов, организации постов боевого охранения, технических характеристик того или иного оружия, — здесь отнюдь не всякий унтер-офицер мог служить полноценной заменой выбывшего офицера.

Но ужасающими были потери и среди унтер-офицеров. В одном пехотном полку 11-й танковой дивизии, например, согласно статистике, еще до начала операции «Тайфун» потери унтер-офицеров составили 48 человек. К концу года эта цифра выросла до 79 человек убитыми и 210 ранеными. Эффективная численность роты должна составлять 150–170 человек. Периоды интенсивных боев, приходившиеся на июль — август 1941 года, наиболее тяжело отразились на унтер-офицерах и опытных солдатах. Из 29 погибших в июле все до единого принадлежали именно к упомянутой категории. Как правило, число раненых в три раза превышало число убитых.

Обычно пехотная дивизия вермахта имела в составе 518 офицеров, 2573 унтер-офицера и 13 667 человек рядового состава. То есть 18,8 % личного состава приходится на унтер-офицеров. Есть свидетельства — в частности, по 110-му пехотному полку, что потери унтер-офицеров были куда выше потерь рядового состава. Иными словами, еще до начала наступления на главном направлении немецкая армия на Восточном фронте лишилась свыше трети младшего командного состава. Естественно, подобные резкие смены в структуре войск не могли не сказаться на их боеспособности, утрачивалась тактическая гибкость и оперативная эффективность.

По словам Герхарда Майера, служившего в артиллерийском подразделении, только бои за форсирование Днепра 23 июля «стоили нам большой крови». Численный состав офицеров его дивизии уменьшился почти на 80 %. Он не скрывает отчаяния:

«Поверить среди этого запаха тлена в то, что жизнь имеет начало и конец, и в этом и заключается суть нашего существования, я отказываюсь. Мне кажется просто идиотизмом, что в мире до сих пор не наведут в этом смысле порядка».

Три недели спустя Майер напишет об «уничтоженных двух третях дивизии» и о том, что ее командир раненым угодил в плен к русским. Дивизия перешла к обороне.

«Когда я отправился в странствие по этой ужасной «дороге скорби», ведущей от артиллерийских позиций к штабу, мне бросились в глаза ряды свежих могильных холмиков по обе стороны дороги».

Под одним из этих холмиков обрел вечный покой его друг, командир взвода связи, его земляк, тоже родом из Вюрцбурга. Тогда они вспоминали старые деньки, и его друг поднялся перевернуть разложенную в нескольких метрах от них для просушки на солнце шинель. И, как вспоминает Майер, «в ту же секунду ему в голову попал осколок снаряда». Его командир батареи, отец троих сыновей, тоже погиб неподалеку.

Унтер-офицер Роберт Рупп пессимистически заключает:

«Все вокруг в унынии. Я тут подумал, а не написать ли мне Марии [жене] письмо, чтобы хоть оно было в кармане на тот случай, если мне уже не суждено будет вернуться домой».

Два дня спустя погибших из их роты грузили в кузова машин, которые после этого на буксире (неисправную из-за простреленного радиатора) подтянули к их позициям. «Там был и X., с обручальным кольцом на пальце», — пишет Рупп. Какой-то унтер-офицер, из командиров отделений, сказал ему: «Кажется, их взвод полег в полном составе». О боевом духе говорить не приходилось — царила всеобщая подавленность. Как утверждает Рупп: «Даже разговаривать не хотелось». Последовала традиционная церемония раздела нехитрого солдатского имущества павших товарищей среди сослуживцев. «Печальная обязанность», — заключает Рупп. Месяц спустя ротой командовал лейтенант (обычно это майорская должность). Другого лейтенанта ранило в первые же сутки пребывания на передовой. Он признался одному из друзей Руппа, что «командир роты требует бессмысленных жертв, а меня явно сочтут здесь за труса». Подобные эпизоды лишь усугубляли всеобщее уныние. Командир роты получил ранение в ногу, а его рота вынуждена была залечь под огнем противника. «Ну, ничего, трусы проклятые, — выкрикнул он своим солдатам на прощание, — как только смогу стоять на ногах, я вам покажу, что значит атаковать». Потребовалось еще 13 человек раненых, чтобы доказать его неправоту. Даже ротный ординарец получил рану в живот, другой солдат был ранен в лицо. «Выбыл 61 человек, — отмечает Рупп, — это не считая больных». Это означало, что рота в 176 человек, а нередко бойцов было куда меньше, с 22 июня потеряла больше трети личного состава. Такая статистика потерь кого угодно в депрессию вгонит.