1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Кершоу cтр.№ 29

Ближе к полудню началась настоящая жара. Сопротивление русских в районе церкви и офицерской столовой становилось все ожесточеннее. По мостам в тыл ковыляли раненые немецкие солдаты, некоторых уже успели наскоро перевязать под огнем. В полдень стало окончательно ясно, что наступление дивизии захлебнулось. Позже в одном из донесений говорилось:

«В утренние часы выяснилось, что поддержать наступающие части артиллерийским огнем невозможно, поскольку наши и русские подразделения перемешались. Наши позиции представляли собой разбросанные по территории крепости здания, заросли кустарника, деревья, камни и местами вплотную подходили к рубежам обороны противника, поэтому трудно было отличить, где свои, а где неприятель. Попытки расстрелять противника в упор из тяжелых пехотных и противотанковых орудий, а также из любых других видов артиллерии, оказались безуспешными вследствие плохой видимости и связанного с этим риска перебить наших солдат и, главным образом, вследствие огромной толщины стен крепости».

Вызванная на подмогу батарея самоходных орудий также ничем не помогла. 133-й пехотный полк из резерва корпуса после 13 часов 15 минут продвинулся к Южному и Западному островам, однако не смог исправить ситуацию:

«Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери непрерывно росли».

Ефрейтор Ганс Тойшлер находился рядом с гарнизонной церковью на территории крепости и корректировал пулеметный огонь, расположившись на брошенной русскими позиции зенитного орудия. В бинокль он разобрал едва заметную вспышку винтовочного выстрела из каземата, расположенного в 300 метрах от него, когда второй номер крикнул «ложись!». Тойшлер попытался лечь, но тут пуля снайпера угодила ему прямо в грудь. Отброшенный в сторону страшным ударом, он попытался сжать рукоятку пулемета, доказать себе, что не убит, что жив. Последнее, что он помнил, были мысли о Боге и доме. Позже, когда к нему вернулось сознание, он увидел вокруг себя жуткую сцену:

«На краю позиции стояла полуразобранная тренога крепления тяжелого пулемета. Подле нее лежал сам пулеметчик со смертельной раной в легкое; он надсадно дышал, стонал и просил пить. Я с трудом дал ему напиться из фляжки. Находившийся справа от меня пулемет смотрел дулом в небо. Пулеметчик не отзывался. В двух шагах сразу несколько человек звали санитаров. «Помогите, помогите, ради бога!» Снайпер отлично справился со своей работой».

Тойшлер, чувствуя, что силы покидают его, попытался усесться на ящик из-под патронов, на который его отбросила пуля русского снайпера. «Мне казалось, что грудь залили свинцом, — признавался он, — нательная рубашка и гимнастерка пропитались кровью». Он кое-как достал перевязочный пакет и попытался остановить кровотечение — оказывается, пуля прошла навылет. С великим трудом наложив 118 повязку, он почувствовал себя спасенным и тут же погрузился в странный призрачный мир галлюцинаций». Солнце пекло нещадно.

В 13 часов 50 минут генерал-лейтенант Шлипер, командующий 45-й пехотной дивизией, следивший за ходом боя с наблюдательного пункта 135-го пехотного полка, вынужден был смириться с происходящим — эту крепость силами одной только пехоты не взять. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», побывавший на командном пункте 12-го корпуса за 40 минут до описанных событий, придерживался того же мнения. В 14 часов 30 минут командование приняло решение отвести части 45-й дивизии, успевшие прорваться в цитадель. Отход намечалось осуществить с наступлением темноты. Затем предполагалось точно выяснить, где находятся солдаты противника, и подавить их сопротивление огнем артиллерии. Командующий 4-й армией дал свое согласие. В документах дивизии этот вынужденный шаг объяснялся так:

«Он стремился избежать ненужных потерь; движение по железной дороге и подъездным автомобильным дорогам уже осуществлялось. И врагу уже не удастся этому помешать. В целом русских ожидала осада и, следовательно, голодная смерть».

Для 45-й дивизии вермахта начало кампании оказалось безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров, не считая солдат, погибли в первый же день войны. За первые сутки в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за шесть недель французской кампании.

12-й корпус запросил дополнительные силы — самоходные орудия и огнеметы. Решающего прорыва одной только артиллерией добиться было невозможно.

С наступлением сумерек в расположенных за Бугом штабах срочно принимали решения, которые, впрочем, никак не разрядили обстановку. Из-за дыма и клубившейся в воздухе пыли с трудом различались очертания гарнизонной церкви. 70 немецких бойцов, блокировавших ее защитников, сами оказались отрезаны от основных сил. Связь по радио еще удавалось поддерживать, хотя и с перебоями. Словом, поставленная задача оказалась не из легких.

«До Москвы — всего ничего, каких-нибудь 1000 километров»

«Слава богу! Снова началось!» — черкнул на календаре один из операторов еженедельной кинохроники «Вохеншау». Напряжение последних дней и недель наконец спало. «Похоже, мы застали русских сегодня утром врасплох», — писал 28-летний Ульрих Модерзон в письме к матери. Часть Ульриха Модерзона действовала в составе группы армий «Юг».

«Русские так и не сумели организовать мало-мальски серьезное сопротивление. Наша артиллерия и пикирующие бомбардировщики — сущий ад для них. Все важные мосты захвачены в целости и сохранности. И теперь наши войска несутся в глубь России. Сегодня днем я узнал, как дрожит земля и как меркнет свет дня… Все осуществляется согласно намеченному плану».

Впечатления первого дня войны, записанные солдатами, говорят о ликовании, вызванном скорыми и легкими победами. Роберт Рупп, до войны школьный учитель из Берлина, писал: «Нас разбудила начавшаяся в 3.15 артиллерийская канонада. Огонь вели 34 батареи». Он наблюдал реку Буг с опушки леса, что в 7 километрах от границы.

«Вскоре запылали деревни и ввысь взмыли сигнальные ракеты. По всей линии фронта бушевала жуткая гроза. Небо было исчернено дымными трассами выстрелов зенитных пулеметов, медленно растворявшимися в воздухе. Вот на землю упал подбитый самолет. Небо, сначала розоватое, понемногу светлело, на нем появлялись багровые и зеленые полосы. Над горизонтом зависло гигантское облако дыма, которое ветер начинал относить вправо. Я попытался уснуть, но это был не сон, а скорее полузабытье».

Обер-лейтенант Зигфрид Кнаппе на участке группы армий «Центр» следил за пехотой, перешедшей в наступление сразу по завершении артподготовки:

«С продвижением частей пехоты утренний полумрак заполнили выкрики команд, щелчки затворов оружия, короткие автоматные очереди и разрывы ручных гранат. Пулеметная стрельба воспринималась как стук железных колес тележки, 120 передвигаемой по брусчатке. Наша пехота, преодолев проволочные заграждения русских, поднялась в атаку на ничейной земле и устремилась к наблюдательным вышкам и долговременным огневым сооружениям русских».

Завязались короткие, но весьма ожесточенные схватки с противником, который, несмотря на то что был застигнут врасплох, без боя сдаваться не собирался. «Наши бойцы взяли в плен тех, кто сдавался, и уничтожили тех, кто продолжал сопротивляться», — так комментировал Кнаппе этот бой. Число отступавших русских уменьшилось раз в десять у моста в Сасне после атаки пикирующих бомбардировщиков. Кнаппе, участник кампании во Франции, увидев ужасающую картину — трупы убитых русских, заявил: «Хоть шока подобные вещи у меня уже не вызывали, но и привыкнуть к ним я так и не смог». Наступление немцев неудержимо развивалось в восточном направлении. Соединение Кнаппе, 87-я пехотная дивизия, следовало за танковыми частями. «Мы овладели Сасней и Граевом в первый день, — вспоминал он, — а потом начался долгий-предолгий путь на Москву».