Размышления перед казнью - читать онлайн книгу. Автор: Вильгельм Кейтель cтр.№ 82

Затем последовали его очень весомые высказывания о столкновении двух крайне противоположных мировоззрений. Он знает: столкновение это так или иначе произойдет, и лучше, если он возьмет его на себя теперь, чем закрывать глаза на грозящую Европе опасность и оставить решение данной проблемы на более позднее время или же предоставить своему преемнику. Ведь никто после него не будет обладать в Германии таким авторитетом, чтобы принять на себя ответственность за превентивную войну; не найдется и другого такого человека, который один еще сможет сломить мощь большевизма, прежде чем Европа падет его жертвой! Он, как никто в Германии, знает коммунизм с его разрушительными силами по той борьбе, которую лично вел за спасение рейха.

После продолжительных высказываний, основанных на собственном опыте, Гитлер охарактеризовал эту войну как борьбу, в которой решается вопрос — быть или не быть Германии, а потому потребовал отказа от всех традиционных понятий о рыцарской войне и от общепринятых правил и обычаев ведения войны, от чего сам большевизм давно избавился. Этот факт коммунистическое руководство доказало своим продвижением в Прибалтике, Финляндии и Бессарабии, а также отказом признавать Гаагскую конвенцию о военнопленных и рассматривать в качестве обязательного для себя Женевское соглашение о них. Затем он потребовал не считать комиссаров солдатами и рассматривать их не как военнопленных, а как самых опаснейших элементов физического сопротивления и потому немедленно убивать или расстреливать на месте. «Комиссары, — говорил он, — это становой хребет коммунистической идеи; это гаранты Сталина против собственного народа и против собственных солдат; они наделены неограниченной властью над жизнью и смертью людей. Ликвидировать их — значит сберечь германскую кровь в борьбе на поле боя и в тылу».

Теми же мотивами определялись и дальнейшие высказывания Гитлера о применении военной подсудности к собственным войскам при допущении ими эксцессов против сопротивления населения или же против самого населения. Применение этой юрисдикции он оставлял на усмотрение самих командующих войсками в зависимости от потребностей усмирения оккупи-ровашпых областей. Гитлер заявил, что запрещает перевозить советско-русских военнопленных на территорию рейха, ибо, но его мнению, их использование в качестве рабочей силы представляет опасность: во-первых, ввиду их политического влияния, от которого он уже избавил германский промышленный рабочий класс, а во-вторых, из-за угрозы саботажа.

Гитлер, вне всякого сомнения, понял, какое впечатление его высказывания произвели на аудиторию: никто не возразил ни слова, да в этом кругу и не мог. Закончил он свое незабываемое выступление словами: «Я не требую, чтобы генералы меня понимали, но я требую, чтобы они повиновались моим приказам».

Тогда и возникли в качестве подтверждения высказываний Гитлера «Особые указания» ³⁷¹ по административному управлению подлежащими оккупации территориями Советского Союза; они служили дополнением к принципиальной директиве ³⁷²по подготовке войны на Востоке. Наряду с компетенциями Геринга и главнокомандующего сухопутными войсками они содержали также те полномочия рейхсфюрера СС и шефа германской полиции [Гиммлера], против которых так настойчиво и упорно боролся я. Я видел в этом, учитывая опыт Полыни, а также совсем небезызвестные мне стремления Гиммлера к власти, огромную опасность, поскольку считал, что тот злоупотребит теми полномочиями, которыми Гитлер наделил его для обеспечения покоя и порядка за линией фронта. Мое сопротивление было и осталось напрасным. Несмотря на неоднократные протесты и поддержку Йодля, я потерпел поражение!

Только через несколько дней я смог побеседовать с Браухи-чем насчет его впечатлений от речи [Гитлера]. Он откровенно сказал, что генералы внутренне отвергают эти методы ведения войны, и спросил, последуют ли письменные приказы ОКВ по этому поводу. Я ответил: без категорического указания Билера я, со своей стороны, их ни при каких обстоятельствах не представлю, поскольку считаю таковые не только излишними, но и опасными, а потому сделаю все, чтобы избежать их. Ведь все же своими ушами слышали, что именно он сказал. Я решительно против всяких бумаг в этих крайне скользких делах.

Но, к сожалению, я, видно, Браухича не убедил, ибо в мае ОКХ представило одобренные Гитлером проекты приказов по восточным войскам армии. Так возник пресловутый «приказ о комиссарах», который хотя и был известен всем командующим, но текста его, как кажется, в наличии уже нет, а также приказ «О подсудности на советско-русской территории». Первый из них явно издан ОКХ после одобрения Гитлером, а второй—юридическим отделом ОКВ после обработки предложения ОКХ, и под ним стоит моя подпись (по поручению фюрера). Оба приказа послужили на Нюрнбергском процессе тяжелейшим обви-пением, в особенности еще и потому, что были изданы за шесть недель до начала войны и, таким образом, еще отнюдь не были обоснованы или оправданы событиями самой этой войны. Поскольку их единоличный инициатор Гитлер мертв, именно я и стою сейчас перед этим судом ³⁷³.

С середины марта началось развертывание войск для войны на Востоке. Днем «X» должно было стать 12 мая, хотя приказ о наступлении отдан еще не был. Таков был метод Гитлера: не устанавливать окончательной даты перехода границы как можно дольше, до самого крайнего момента, ибо никто не знал, какие именно непредусмотренные события, требующие свободы действий, могут еще произойти в эти недели и даже последние часы.

Одновременно осуществлялись переход через Дунай и продвижение армии Листа в Болгарию, но из-за все еще неблагоприятной погоды и плохих дорог дело тормозилось. В то же самое время шли и политические переговоры о присоединении Югославии к Тройственному пакту. Между тем итальянским войскам в Албании грозило новое поражение. Одновременно началась переброска первых германских войск в Триполи. Гитлер постоянно требовал усиления оккупационной армии в Норвегии и применения 200 дополнительных береговых батарей всех калибров.<...>

В конце марта [1941 г.] я сопровождал Гитлера в Вену, где во дворце Бельведер с соответствующей церемонией состоялось подписание Югославией Тройствешюго пакта.

Когда вечером я был приглашен к фюреру на беседу наедине, он высказал большое удовлетворение, испытывая явное облегчение и радость по поводу того, что от Балкан больше не придется ждать неприятных неожиданностей. Затем фюрер прочел мне свое только что продиктованное письмо к Муссолини, содержавшее несколько военных советов, и прежде всего требование навести порядок на морских путях в Африку. Для этого он предложил снять вооружение со старых миноносцев и крейсеров и использовать их в качестве быстроходных транспортных судов, которым меньше угрожают подводные лодки. Гитлер хотел знать, нет ли у меня каких-либо опасений, что он дает дуче такие радикальные предложения; я решительно отрицал это. Если кто-либо и может сказать что-нибудь Муссолини, так это только он [Гитлер], и он должен дать дуче ясно понять: дальше дело так не пойдет, поскольку и немецкие войска тоже зависят от подвоза. Ночью мы особым поездом выехали в Берлин.