Кони вдруг осадили так, что санки опрокинулись, и мы с Ири вывалились в снег. Ирранкэ успел выскочить сам и теперь пытался схватить обезумевших лошадей под уздцы — я видела, как копыто просвистело в пальце от его головы, — но тщетно, они так и норовили подняться на дыбы, порвать упряжь и удрать прочь.
— Волки, что ли?! — прокричал он.
— Нет тут никаких волков! — ответила Ири, отплевавшись от снега и встав на четвереньки. — Они давно по логовам попрятались, буря идет!
— А мы… — Снежный заряд ударил Ирранкэ в лицо, он задохнулся и вынужденно выпустил поводья.
И едва успел отскочить — конь снова встал на дыбы. Правда, тут же остановился, дрожа всем телом, но не порываясь больше сбежать.
Только что было сумрачно, но все-таки достаточно далеко видно… Мрак, однако, сгустился мгновенно, снежная круговерть застила все кругом, небо сделалось неотличимо от земли…
— Мама! — услышала я, бросилась на голос и схватила Ири за руку. — А где…
— Ирэ! — выкрикнула я, но не услышала ответа. — Ирэ! Где ты?
— Мам, ты хоть лошадей видишь? — проговорила дочь, цепляясь за меня обеими руками.
— Нет, ничего… Держись за меня крепче, попробую ощупью. Мы же всего на пару шагов отошли! И вообще, Ири, ты же чуешь зверей, разве нет?
— Ничегошеньки сейчас не чую, — прошептала она, — кругом только снег…
Шаг вправо, шаг влево, и как знать, я сейчас приближаюсь к саням или удаляюсь от них? Не было видно ни зги, от ветра и холода слезы лились градом, ресницы смерзались, а на земле меня, казалось, удерживала только живая тяжесть Ири, иначе снежный вихрь бы давно подхватил меня и унес далеко-далеко, так далеко, что по пути я забыла бы и свое имя, и имя дочери, и…
— Не дождешься! — крикнула я ветру в лицо и закашлялась, когда он попытался задушить меня, забившись в глотку. — Ничего я не забуду! Держись крепче, Ири!
— Я держу-у-усь! — еле расслышала я и перехватила ее руку покрепче.
Где же Ирранкэ? Или его вовсе унесло бурей? Королева Зимы не терпит, когда нарушают данные ей клятвы, и если она решила, будто он задумал схитрить…
— Ирэ, откликнись! — снова крикнула я, но услышала только вой ветра. — Ирэ!..
— Папа! — голос Ири был едва различим. — Не бросай нас!
Ничего. Только ветер воет, как целая стая голодных волков, а вдалеке звенят бубенцы… Бубенцы? Откуда бы взяться путнику в такую пургу?
— Па-а-па-а-а! — срывая голос, закричала Ири. — Верни-и-ись!
— Перестань. — Я крепче прижала ее к себе. — Это не простая метель, будто не видишь? Нам его не найти, если она не позволит, а она… мы ей не нужны, ты же понимаешь. Только он…
— Как фея, да?! — Дочь оттолкнула меня обеими руками и встала на пути у снежного порыва. — Хочешь забрать его одного, и хоть трава не расти? Тварь ты, сосулька мороженая! Хуже той мрази зазеркальной!
Не время было спрашивать, где и у кого Ири нахваталась таких выражений и жестов, и так ясно — у возчиков на постоялом дворе.
Ветер взвыл вовсе уж жутко и вдруг унялся.
Снег по-прежнему валил густыми хлопьями, но можно было увидеть хоть что-то окрест. Я, однако, не различала ни ближней рощицы, ни нашей упряжки, ни тем более Ирранкэ. Только впереди виднелся высокий силуэт, призрачный и зыбкий… По правде говоря, я могла бы принять его за забытое в поле пугало или одиноко стоящее дерево, если бы он не двигался к нам.
Не знаю, какого он (она? оно?) был роста: вроде бы и человеческого, но мне то и дело казалось, будто голова его касается низких туч. Силуэт помаячил впереди и вдруг рассыпался снежными хлопьями, а звон бубенцов послышался совсем близко, так близко, что…
Я едва успела отскочить, схватив Ири в охапку, когда из снежной круговерти на нас вылетела пара серых в яблоко коней и стала, поводя боками и раздувая ноздри. Опрокинутые сани волочились за ними на боку, но они будто и не замечали неудобства.
— Это ж те самые, мама… — прошептала Ири. — Которых он продал…
Пристяжной коротко заржал, роя копытом снег.
— Ну-ка, помоги, хоть перевернем, — велела я, и в три приема мы смогли-таки поставить розвальни на полозья.
Кони не двигались с места, только снег все летел и летел с их белоснежных грив и хвостов.
— Ищите хозяина, — сказала я им, но они и ухом не повели.
— Мама, — Ири дернула меня за рукав. — Слышишь?
Снегопад будто глушил звуки, но я расслышала — где-то вдалеке кто-то звал меня по имени. Меня и Ири…
— Мы зде-е-есь! — заголосила она, подпрыгивая на месте. — Па-а-апа! Мы здесь! Сюда!..
Казалось, минула целая вечность, прежде чем мы увидели темную фигуру — это Ирранкэ брел едва не по пояс в снегу, волоча за собой пару гнедых, свесивших головы и едва передвигавших ноги.
— Думал, мерещится… — едва выговорил он, когда Ири кинулась к нему, но тут же перевел взгляд на серых жеребцов, тряхнул головой и повторил: — Мерещится…
— Ничего тебе не мерещится! — воскликнула дочь. — Где ты был? Мы кричали-кричали, а ты пропал!
— Не знаю, — ответил Ирранкэ. — На мгновение отвернулся — а вас уже нет. Шаг шагнул — там овраг какой-то, кони едва ноги не переломали, спасибо, я успел постромки обрезать, выкарабкались, и вещи я забрал… Бубенцы вдалеке звенели, но я подумал — пригрезилось, в такой метели чего только не услышишь. Вас звал — не дозвался, куда идти, не видел… Понадеялся, лошади хотя бы обратно к жилью выведут…
Он умолк.
— Я вас искал, — проговорил он, сглотнув. — Я искал… наверно, целую ночь… Только шаль твою подобрал, а вас будто вьюгой унесло, ни следа, ни…
— Какую ночь, о чем ты? — изумилась я. — Мы же только что вместе были, а потом… потом нас, похоже, и впрямь унесло. Уж думала, вовсе не найдемся!
— Это она, — тихо сказала Ири, вцепившись одной рукой в пояс отца, другой — в мою руку. — Это королева Зимы устроила, точно-точно, кому же еще, как не ей? Это она так проверяла, на что мы горазды. Вправду ли папа хочет извести фею или думает сбежать подальше? А мы…
— Сможем ли мы ему помочь?
— Да.
Я вспомнила темную фигуру в развевающемся плаще из яростной пурги — показалось мне, или там, где у людей глаза, у нее сверкали синие искры? Что видела она, предвечная, существовавшая задолго до того, как на свет появился не то что первый человек, а первый алий? Ведь если они, согласно легенде, были созданы из первого снега, значит, снег появился раньше… И много-много лет следы на нем оставляли только звери да птицы, и только потом Создатель вдохнул жизнь в первого алия и его снежную деву…
Кем мы были для королевы Зимы? Крохотными козявками, которых ничего не стоит лишить жизни, — достаточно лишь дохнуть, и мы окоченеем, и найдут нас только по весне? Или все-таки чем-то иным? Непонятным и странным, да, ничтожным в сравнении с ее величием и могуществом, но… Ведь отчего-то же сама она не могла расправиться с феей, почему-то ей нужны были для этого простые смертные!