Антуан Де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой - читать онлайн книгу. Автор: Куртис Кейт cтр.№ 88

«Ривьер, – продолжал он, – больной человек, гниющий человек, подобно всем, кто очарованы зрелищем чистой власти и чистой работоспособности, оторванной от благодетельного результата. Но автор не признает это, не желает видеть это. Вместо этого он поддерживает Ривьера как высочайшего мистического героя. После того как Ривьер (хотя совсем как у русского дворянина, его сердце разрывается) стоически вынес смерть своего любимого пилота Фабьена, автор заканчивает рассказ: «Ривьер возвратился к работе, и, пока он шел, служащие вздрагивали под его строгим взглядом: Ривьер Великий, Ривьер Завоеватель, несущий тяжкое бремя победы».

Такой же довод может использоваться, чтобы осудить любое предприятие, с присутствием элемента риска – высадку на Луну, например, и я лично сомневаюсь, что, если бы сегодня ему пришлось пересматривать свое отношение к книге, Фадиман пришел бы именно к такому же заключению. Но на него влиял, и достаточно оправданно, дух времени, что он ясно дал понять в следующем параграфе:

«Приходишь в уныние, когда видишь, как такой большой художник, как Андре Жид (только что подписавший манифест Роллана против войны), восхваляет книгу в фашистском стиле, возводя в добродетель ее лихорадочный героизм, объявляя, что «счастье Человека не в свободе, а в его принятии долга». Разве он не видит, что общепризнанное красноречивое обожествление общей воли и энергии Сент-Экзюпери прямо приводит к фон Трейчке и мании величия дуче? Он не видит, что это аляповатое героическое чувство может легко быть привлечено на службу и что его бессодержательная привлекательность может обмануть людей, ослепить их и привести прямо к смерти? Это никакая не обыкновенная история приключения (пусть таковой она бы и была!), но опасная книга. Опасная, потому что прославляет пагубную идею, маскируя ее под романтичные чувства. Опасная, потому что она вербует прекрасный одаренный талант в защиту духовного торизма».

Самое малое, что можно сказать по поводу цитируемого высказывания, – оно несправедливо по отношению к Жиду. Его утверждение, будто счастье состоит не в свободе, а в принятии долга, тяготеет больше к Достоевскому и Канту (однажды написавшему трактат «Вечный мир»), чем к кому-либо еще. Крайне далекий от малейшей близости к фон Трейчке или Муссолини, Жид был очарован новым социализмом, возникающим на Востоке. Можно, конечно, спорить, не был ли Достоевский «духовным Тори», и что различные веры или доводы, по которым живет человечество, образуют длинную хронику человеческого заблуждения. Но опыт этого столетия, не говоря уже о других, казалось бы, должен был показать, что духовная пустота или отсутствие веры не кончается ничем, кроме отклонения от нормы или отчаяния. Жид к тому же проявил осторожность и привел выдержки из письма Сент-Экзюпери, написанного в Кап-Джуби, в котором храбрость, как пустая бравада, располагалась последней в ряду достоинств по Платону. Фадиман весьма справедливо отметил обнаруженные им отголоски ницшеанских ноток в «Ночном полете» и набросился на роман. Чего он не мог знать, было то, что более решающим в создании романа был собственный опыт автора в «Аэропостали», предприятии, которое оказалось конкурентоспособным, что и говорить, но совсем не шовинистическим; и предприятие, чей закат, как покажет дальнейшее развитие событий, оказался одним из признаков катастрофической потери национальной воли и судорожной озабоченности защитой, которые и должны были поощрить манию величия как отклонения в психике дуче и фюрера.

И при этом Дидье Дора, которому была посвящена книга, не относился к числу «необычайно придирчивого начальника», увиденного Фадиманом в Ривьере. Суровость системы материального поощрения и штрафов, введенной Дора для поощрения и наказания пилотов, служила цели спасения жизни людей, а не их гибели. Однажды Гийоме, исключительно надежный авиатор, сумел остановить свой самолет только у самой кромки взлетно-посадочной полосы, потому что он не мог приподнять хвост от земли. Когда он вылез из кабины, то обнаружил, что механик полностью перевернул хвостовые тросы! Его награда за предотвращение серьезного несчастного случая, как ни странно, едва компенсировала отмену его ежемесячной премии; но когда он отправился к Дора требовать справедливости, тот немедленно поставил его на место: «Обязанность пилота – проверять работу своего механика». Когда Мермоз, после его эпохального перелета через Атлантику в 1930 году, решил повторить этот перелет на том же самом гидросамолете обратно из Натала до Сен-Луи-дю-Сенегаль, Дора по телеграфу приказал ему отложить полет до тех пор, пока двигатель не будет полностью перебран. Но Мермоз обратился через голову своего начальника к Марселю Буйю-Лафону, получил от того разрешение, и в конце концов ему удалось поднять в воздух гидросамолет над безветренной лагуной только после пятидесяти трех безуспешных попыток! Через шесть сотен миль из-за серьезной утечки бензина Мермозу пришлось сделать вынужденную посадку в океане рядом с одним из наблюдательных океанских судов «Аэропостали». Экипажу из трех человек и мешкам с почтой удалось спастись, но волна опрокинула самолет, и он утонул. В Дакаре спонтанно шумно приветствовали «героя», благополучно выбравшегося из переделки, на него обрушился поток поздравительных телеграмм, но Тулуза отреагировала ледяным молчанием. В Монтодране, когда он появился для объяснений, Мермозу пришлось протомиться в прихожей какое-то время, прежде чем Дора согласился принять его. Случилось то, чего он боялся, отрывисто объяснил ему босс; в упрямых попытках поднять гидросамолет в воздух в течение нескольких безветренных недель он напряг двигатель, и это привело к вынужденной посадке посреди океанских волн. И нечем хвастаться. Отсюда и отсутствие приветственной телеграммы. И (это было не менее типично для Дора), сделав строгий выговор, он поспешил заверить Мермоза, что тот не потерял его доверия. «Насколько трудно, – написал Дора в книге «Под шум моторов», – управлять такими яркими личностями, для которых слишком строгая дисциплина едва терпима! Разрешить им идти их собственным путем часто означает осудить их на смерть; но жестоко оборвать их иногда достаточно, чтобы убить их энтузиазм».

Это не слова последователя фон Трейчке, из некоторого дерзкого позерства призывающего своих людей к новым высотам жертвенного героизма. Это был строгий, земной язык босса, кто проявлял суровость, поскольку имел дело с людьми, по сути своей пионерами и авантюристами, постоянно соблазнявшимися стать первым. Дора определенно намеревался полностью исключить подобную ерунду, и это превратило «Аэропосталь» в нечто иное, чем группу цирковых акробатов, в подлинное братство пилотов, среди которых были лидеры, никакая организация не может функционировать без них, но там не было никаких «асов». Ничего этого не понял Клифтон Фадиман, хотя многое было показано в «Ночном полете». Но пилоты, товарищи автора, знали это, знали они и то, что Дора как личность был больше чем Ривьер, а реальная история авиалинии более драматичной, чем ее отблески в романе, и многим из них потребовались годы, чтобы простить Сент-Экзюпери (а некоторые так никогда его и не простили) за то, что тот написал «Ночной полет». Он намеревался написать хвалебную оду Дора и его товарищам, но вместо этого роман превратился в литературный камень на шее. И это явилось основной причиной, по которой он никогда больше не писал романов. Он понял – в реальной жизни намного больше благородства, чем в художественной литературе. И это объясняет, почему, несмотря на свой огромный поэтический талант, Сент-Экзюпери потребовалось еще семь лет, прежде чем он рискнул появиться с другой книгой.