Антуан Де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой - читать онлайн книгу. Автор: Куртис Кейт cтр.№ 115

Полет на юг до Барселоны вселил в Сент-Экса обманчивое спокойствие от вида Каталонии. Газеты в течение нескольких недель переполняли новости из Испании, но только одно было ясно: злодеяния вершились с обеих сторон. Симпатии Сент-Экзюпери были на стороне республиканцев, но он прочитал достаточно сообщений о сожженных часовнях и священниках, расстрелянных под горячую руку, чтобы понимать, что по-своему они могли быть столь же сильны и самоуправны в своих решениях, как и националисты.

За Пиренеями он пролетел над Фигерасом, первым важным городом на испанской территории. Внизу виднелась церковь, которая, как он уже знал, была выпотрошена, но продолжала сиять, подобно драгоценному камню, а он не мог разглядеть никаких следов «непоправимых ран». Уже исчез бледный дым, окутавший позолоченные сокровища, резьбу по дереву и горящие молитвенники, поднимавшиеся к небу, а затем таявшие подобно пятнам в синеве небес. Ни одна линия пейзажа, казалось, не изменилась, и город стоял в центре излучины дорог, «подобно пауку в самом сердце своей шелковистой западни».

Барселона, ко времени прилета туда Сент-Экзюпери, была так безжалостно очищена от сочувствующих националистам, что, хотя все еще часто ходили патрули и проезжали с ревом переполненные грузовики народной милиции, размахивающей оружием, город казался удивительно тихим, словно война уже закончилась. Фотография, сопровождавшая первую статью Антуана в «Энтранзижан», запечатлела двух анархистов, один размахивал винтовкой, другой – пистолетом в правой руке и сигаретой – в левой, будто все это было колоссальной шуткой. Но в самый первый вечер по прибытии, когда Сент-Экс сидел в кафе, наблюдая обычный променад на Рамбла, абсолютная действительность войны была насильственно привнесена в его мир, когда четыре вооруженных человека возникли из ниоткуда и направили свои ружья в живот человеку, сидевшему рядом с ним. Его лицо внезапно покрылось потом, бедняга медленно встал, подняв руки, в своего рода свинцовом трансе. Он был обыскан одним из милиционеров, затем его толкнули вперед, отчего он слегка согнулся. «И человек оставил наполовину недопитый стакан, последний стакан в своей жизни, и пошел. А две руки, задранные над головой, казались руками тонущего человека. «Фашист», – пробормотала женщина, сидящая позади, сквозь зубы. Это был единственный свидетель, который посмел показать, что она заметила кое-что. И стакан человека остался на месте, продолжая быть свидетелем сумасшедшей веры в удачу, неприкосновенность, жизнь… И я видел, как он уходил вдаль, стволы, упершись в талию, сопровождали его за ту невидимую линию фронта, всего пять минут назад прошедшую за спинкой моего стула».

Первое впечатление оказалось обманчиво, и чем ближе Сент-Экзюпери рассматривал Барселону, тем больше понимал, что она превратилась в вооруженный лагерь. В его гостинице пулемет был установлен на крыше, но когда он попробовал выяснить почему, никто не смог ему объяснить. Боевой вид «гарнизона», служащих гостиницы, несколько позабавил его, и он сделал ряд снимков. На одном был запечатлен высокий темноволосый товарищ, которому Антуан хотел вернуть фотоснимок.

– Я сделал фотографию, – сказал он. – Где мне найти этого человека?

Возникло замешательство, вокруг взволнованно почесывали головы, и наконец ему ответили:

– Нам пришлось его расстрелять. Он осудил человека как фашиста. И мы расстреляли фашиста. Но сегодня утром узнали, что расстрелянный не был фашистом, просто был конкурентом этому человеку…

Как Сент-Экс оценил этот инцидент в письме: «У них есть чувство справедливости».

Не так-то легко было узнать, что именно будут делать представители странной породы анархистов, которым подчинялся весь город. Сумасшедшее удовольствие, с которым они разъезжали по улицам в своих недавно аннексированных «испано-суизах» и «делажах», разгоняя испуганных пешеходов на тротуары, как только они проезжали, сильно напоминало арену и немного расстраивало. Знакомство с анархистским лидером, Гарсиа Оливьерой, провозгласившим себя сторонником абсолютного равенства, вызвало не меньшее смущение у Сент-Экзюпери. Нет причин, заявлял Гарсиа Оливьера, для того, чтобы великий живописец жил лучше, чем портовый грузчик, «если картину он рисует лучше, чем грузчик, то только потому, что унаследовал лучший глаз. Качество от него не зависит…». Сент-Экзюпери, планировавший записать эту беседу для читателей своей «Энтранзижан», припрятал такой пассаж в записной книжке в кожаном переплете, где написал: «В наши общественные критерии вмещаются понятия иные, чем сила или ум, поскольку мы живем в духовном царстве, где поэт также представляет ценность. Но поэт на службе у масс, почему? А почему массы должны обслуживать поэта? Поэтому власть поэта должна быть умерена настолько, чтобы человеческое общество стало менее грубым, но и так, чтобы могли рождаться другие поэты. Но не потому, что поэт не имеет никакой ценности… И, – он добавлял в другой записи, – я не могу проникнуться точкой зрения Гарсиа Оливьеры: справедливо ли, что кто-то с лучшим зрением не должен получать больше благ, чем рабочий-металлист? Я не знаю, где разумная справедливость. Единственный вопрос: что будет во благо созиданию и духовной жизни?»

Эти пять статей Сент-Экзюпери, переданные по телефону в парижскую редакцию «Энтранзижан» из Барселоны, оказались весьма впечатляющими, подобно тем, что он послал из Москвы; но помимо прочего, в них личное и общечеловеческое восприятие было выражено много сильнее. Однажды ночью Антуан сам был препровожден тремя вооруженными анархистами к пригородным железнодорожным складам, где формировался еще один контингент для отправки на фронт. Зрелище весьма банальное, но воспринятое глазами поэта, оно превратилось в нечто огромное и символическое в описании гражданской войны. Он был удивлен, прежде всего, полным отсутствием униформы. «Эти люди умрут в своей же рабочей одежде, – отметил он. – В своих черных, забрызганных грязью пальто». Скорее не солдат, уезжавших на фронт, напомнили они ему, а бродяг, готовящихся расположиться на ночлег.

«Мы направляемся в Сарагосу». – Командир отделения проинформировал столь низким голосом, что он напоминал шепот.

«Почему он говорит со мной так тихо? – спрашивал себя Сент-Экзюпери. – Словно мы были в больнице. Да, ошибки в диагнозе не могло быть: гражданская война – не война, а болезнь».

«Эти люди не идут в наступление в опрометчивой радости завоевания и тупо борются против инфекции. То же самое, несомненно, справедливо и для противоположного лагеря… Новая вера походит на чуму. Она нападает изнутри. Ее распространение невидимо. И как только люди выходят на улицы, сторонники одной стороны или другой ощущают себя окруженными переносчиками чумы, которых они неспособны распознать».

«Вот почему люди около меня отбывают в тишине, со своими противогазами… Барселона, Сарагоса, что бы там ни было, составлены из той же самой человеческой смеси: коммунисты, анархисты, фашисты. И эти люди, сгрудившиеся здесь, отличаются, возможно, больше друг от друга, чем от своих противников. В гражданской войне – противник внутренний…»

«И вот почему, вне всяких сомнений, эта война приняла столь ужасную форму. Смерть здесь – карантинная мера. Носители микроба уничтожены. Анархисты идут от дома к дому, откапывая зачумленных и увозя их с собой. А на противоположной стороне Франко может произнести свою ужасную фразу: «Здесь больше нет коммунистов». Дезинфекция сделана, как в больнице, дезинфекция сделана, как если бы ее делал санитар».