Анти-Ахматова - читать онлайн книгу. Автор: Тамара Катаева cтр.№ 67

B. Г. Гаршин жениться не захотел, но чувствовал, что этим обидел даму.

И никогда она ему этого не простила. В пятидесятых годах, когда Гаршин уже перенес инсульт, он просил через кого-то прощения у Анны Андреевны. Она ничего не ответила. Тем не менее ему отпустили грех от ее имени. «Он заплакал и лег в постель, — презрительно отозвалась Анна Андреевна, рассказывая мне об этом. А потом, подумав и помолчав, добавила: — И как это можно, самовольно говорить от моего имени?»

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 478

В конце пятидесятых — значит, ей было за семьдесят лет. Это — уровень ее мыслей перед смертью.

Сироты — по определению братья. Почему же двое из ахматовских сирот так бешено ненавидят третьего? Почему она не научила их любить брата? Если она научила Бродского прощать, почему она не научила тех прощать чужую славу?

Она не простила никому: ни Гаршину, ни Ольге Высотской, ни Маковскому, ни Советской власти, ни Муру за то, что Цветаева не любила ее стихи, — не простила никому и ничему. Этого Бродский не мог не знать. Неужели даже на этом уровне притворилась? Смирилась она со своей жизнью? — просто потому что просчитала, а не потому что простила.

Религиозность — это наша экспортная статья, духовное золото, как балет, пушнина, спутники. Ахматова ориентирует себя на внешний рынок.

К счастью, ей досталась спокойная старость. Она сохранила способность работать и в последние годы жизни, и в этом ее удача. Удивительно, что всякая передышка пробуждала в Ахматовой не черты зрелости с ее аскетизмом и самоотречением, а молодой эгоизм, страсть к успеху и легкомысленную веселость.

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 153

Не очень легкомысленна веселость — отомстить перед смертью. А хоть и мертвому — врагу.

Старый солдат у Лермонтова, с гордостью рассказав о военном преимуществе армии, под знаменами которой он воевал, защищая свое отечество, со служивой обстоятельностью отметив и материально-техническую подготовку войска, и гений военачальников, и надлежащий боевой дух, важно и со знанием дела приводит окончательный аргумент, который оказался, однако, несокрушимым: реальным и необсуждаемым: «Когда б на то не Божья воля / Не отдали б Москвы». Это — так оно и было.

Ахматовой такая простота веры не снилась. Я не говорю о том, что она не могла так качественно выразить это в поэзии — за меру отпущенного таланта с нас на Страшном суде не спросят. Просто у нее не было обыкновенного религиозного чувства. Господняя воля для нее — женские уловки.

Лермонтов не входил в сферу интересов Анны Ахматовой. Говорить о Лермонтове — значит говорить о религии. Там не было ни Натали, ни великих княгинь, а «И в небесах я вижу Бога…» — как это понять? Какой-то флер эпохи — мундиры все-таки — и она дома перед приближенными разыгрывает на пару с великой актрисой Фаиной Раневской сценку Лермонтова с Мартыновым: «Ты говорил за мою сестру, что она б…?» — «Ну».

А ведь развлечения Ахматовой — это не иллюстрация нравов, это — великие проявления «Великой души». Гумилев сказал ей (к счастью — якобы сказал, потому что это только с ее слов): «Ты научила меня верить в Бога и любить Россию». Лермонтов его не научил, а Ахматова научила.

Я пишу свою книгу для того, чтобы никто и никогда не учился у Анны Андреевны Ахматовой.

Ахматова — это очень культурно. Столько культурных реминисценций, столько имен, столько надо знать. Детям и подросткам — да, надо знать, следите за кругом их чтения. Не оставляйте пробелов. (То, что знает Анна Андреевна, не выходит из круга среднего образования — если не специально написано для конкретного случая.) Взрослым — уверена, что все-таки это чувствуется, об этом только почему-то не принято говорить — все, что пишет Анна Андреевна, она пишет не по велению своего поэтического гения, а всего лишь для произведения эффекта очень культурного текста. Фокус удался.

Волк о в: В стихах Ахматовой, особенно поздних, музыка часто упоминается: и Бах, и Вивальди, и Шопен. Мне всегда казалось, что Анна Андреевна музыку тонко чувствует. Но от людей, хорошо ее знавших, хотя, вероятно, и не весьма к ней расположенных, я слышал, что Ахматова сама ничего в музыке не понимала, а только внимательно прислушивалась к мнению людей, ее окружавших. Они говорили примерно так: высказывания Ахматовой о Чайковском или Шостаковиче — это со слов Пунина, а о Бахе и Вивальди — со слов Бродского.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 240

Это входит в джентльменский набор престижных тем: Шекспир, Данте, Пушкин и пр.

Ее шекспировский интерес на самом деле исчерпался следовательской заинтересованностью в том, был ли Шекспир на самом деле и он ли писал знаменитые пьесы.

В ход идут ее обычные приемы.

«Ведь он в университете не учился. Имени Шекспира нет в университетских списках. Все подписи на документах разные. Как это могло быть? Он не знал, как пишется собственное имя — «Шакспер» или «Шекспир»? Как, впрочем, Лермонтов и Баратынский. А завещание вы читали? Он оставляет жене «вторую по качеству кровать». Нет, вы только подумайте!» Тут Ахматову покинуло спокойствие, она даже встала из-за стола.

Должен признаться, что при всем моем почитании Анны Андреевны гораздо больше тайны личности автора меня интересовали сами шекспировские трагедии.

Владимир РЕЦЕПТЕР. «Это для тебя на всю жизнь…» Стр. 650

Артур Лурье, написав музыку к стихотворению «Тень», заменил в — и так ворованной у Мандельштама — строчке «Флобер, бессонница и поздняя сирень» Флобера на — Бодлера! Какой простодушный прием! Ассоциации с Флобером, какими бы они ни были значительными для самой Ахматовой (повесть «Иродиада»), снижают общий «интеллектуальный» уровень ее письма. А так как по большей части у нее все можно поменять местами произвольно, то Лурье это делает спокойно — как сделала бы сама Ахматова.

Кстати, в этом же стихотворении вместо «ясный» в черновике стоит «хмурый»; но ведь «светлый» и «темный», «первый» и «последний», «евангельский» и «языческий» — это для нее с легкостью взаимозаменяемые слова, обозначающие одно и то же — ничто.

Лидия Корнеевна Чуковская огорчена слишком явной ревностью Анны Андреевны к подругам молодых мужчин в ее окружении в последние годы жизни.

«Идя навстречу вашему непониманию, я решила разъяснить «Красотку» с помощью эпиграфа. Найду что-нибудь из Кутулла или Горация. Большего я сделать не могу». Стихотворению в печати предпослан эпиграф из Горация: «О quae beatam, Diva, tenes Cyprum et Memphin…» («О, богиня, которая владычествует над счастливым Кипром и Мемфисом»…)